молча посмотрел на нее и ничего не ответил. Затем помедлил и продолжил:
– Но боюсь, я итак слишком злоупотребил вашей добротой, Лизавета Николаевна, и вы хотя и убеждали меня в том, что даже в чрезмерной доброте зла нет, однако же, не скажу, что убедили. Тем более я и без того, отнял у вас слишком много времени, явился, что не званый гость, пренебрегая правилами приличия, кои я, по правде сказать, нередко презираю, но ежели рассуждать трезво, а не опираться лишь на те неудобства, что они доставляют, данные ограничения не только необходимы, но и неотложны, ибо человек без них, что дикарь, с одними лишь инстинктами, где все можно и все пригодно. Так что, разрешите откланяться, и дайте надежду, что эта наша встреча не последняя, а точнее пообещайте, что в следующий раз прогуляетесь со мной, а я обещаю вам показать самые старые вязы, на моем скромном и почти заброшенном участке именья, – заключил он, и даже слегка галантно поклонился, сделав рукой жест, будто снимает импровизированный цилиндр.
Грусть, разочарование и тоска, все эти чувства были написаны на ее лице, и даже неловкие попытки скрыть их едва ли имели шанс увенчаться успехом. Хотя может это и к лучшем, что он так поспешно «сбегает», а может быть лучше было бы его никогда не встречать… Пусть уходит, – решила Лиза, – и не возвращается, – сказал разум, презрев мольбы страдающего сердца.
– Вы меня нисколько не отвлекали, но благоразумней было бы не видеться больше, и наше с вами счастье, что никого не оказалось в саду, и ни человек, ни зверь не потревожил, но стоит ли испытывать удачу дважды? Право с моей стороны это было ошибкой, как верно вы заметили, пренебречь приличиями, оставшись наедине, с незнакомцем. Все это легкомысленно и безрассудно , – скороговоркой начала Лиза, – и хотя, ничто не доставляло мне в жизни, столько приятности, как наше знакомство, все же будет лучше, ежели мы больше никогда не увидимся, – заключила она.
– Хм, – все что смог произнести Мейер, в ответ на неожиданный отказ и алогичность объяснений. Застигнутый врасплох, казалось, он лишился дара речи, но затем, за секунду обретя душевное равновесие, словно ничего не случилось, как ни в чем не бывало, без смущения и обиды произнес: – Как Вам будет угодно, Лизавета Николаевна. Разрешите откланяться и прощайте, – и, развернувшись на каблуках, быстро зашагал прочь.
Еще минуту, и нет никакого, лишь шелест ветра, в кронах деревьях, привычное одиночество да тишина.
Лиза посидела еще немного, дабы убедиться, что Мейер скрылся в роще вязов, затем осторожно, опасаясь того, что ее секрет все еще может быть раскрыт, достала из-под скамейки трость, встала, тяжело опершись на нее, и медленно и тяжело, погруженная в свои думы, повернула домой.
Идти было мучительно как никогда, ноги будто налились свинцом, она так была увлечена беседой и скованна волненьем, что от напряжения, все время просидела едва шелохнувшись, и теперь с трудом делала даже маленькие шаги. И хотя этот разговор был чуть ли не самым прекрасным и захватывающем, что она когда либо испытывала в жизни, Лиза со
