заправила под косынку упрямый завиток волос.
– До чего я их не люблю собирать, – жаловалась она подруге. – Пока наберёшь, чесаться начнёшь. Что, утихомирился батька? – поменяла она тему.
– Велел сватов ждать, а на Масленицу свадьбу играем.
– Повезло. Он тебе хоть люб?
– Не знаю… – печально протянула Надя. – То и плохо, что красивый. Женится, гулять начнёт.
– У твоего батьки погуляешь. Такого парня отец ей отхватил, все девки в селе завидуют, а она ещё ковыряется. Не дурак он, понимает, что делает. Была бы ты ему не по нраву, не стал бы он с твоим батькой связываться.
– Ты на меня погляди, – Надюша развела руки.
– Да что, я тебя не видела, что ли? Ты мне очень нравишься: добрая, весёлая и, вообще, очень хорошая…
– Нюр, вспомни, с кем он гулял? С Любкой Двойных, с Веркой Васильевой – красавицы!
– Вот дура так дура. Ты что, не знаешь, – гуляют с красавицами, а женятся на таких, как ты да я. Дед сказал, что из таких жёны хорошие выходят. А он знает, что говорит. По тебе Гришка Авдюхин сохнет, попроси отца, пусть за него тебя отдаст.
– Да ну его, он занудный. От скуки пропадёшь, – Надюша засмеялась. – Да к тому же кумовья. Это и спасает.
– Вот такой ты мне больше нравишься. А то ходишь как в воду опущенная. Радоваться надо.
– Нюра, я о нём мечтать не могла, потому и страшно. Боюсь влюбиться, тогда совсем жизни не станет. Всё прощать ему буду, а он об меня ноги вытирать станет. Не хочу я замуж! Не хочу становиться взрослой! Матушка моя – красивая, дородная, а жизнь у неё не весёлая. Отец её ревнует, считает, что он не ровня ей. А почто женился? Так и у меня. Не ровня я Ивану и буду думать об этом всегда.
Нюра с сочувствием посмотрела на подругу, но промолчала. Так в молчании добрали корзины до верху.
– Теперь дед доволен будет. И чем только жует, они ж как резина.
Нюра изобразила, как дед гоняет по рту грибы.
Надя развеселилась, глядя, как Нюра, словно артистка, живо представляла своего деда. Круглолицая, со смешным вздернутым носиком, золотистыми завитушками волос, спадающими на лучистые глаза. Глядя на неё, хотелось улыбаться. А доброты была необыкновенной, всех старалась обогреть и утешить. Надюша любила её и считала сестрой.
– Надь, скажи, только честно, боишься первой брачной ночи? Я вот дюже боюсь… Представлю, как он навалится… А ещё, говорят, дюже больно. Знаешь, – понизила она голос, будто кто-то мог их здесь услышать, – хочу признаться, только ты меня не выдай, ладно? Однажды случайно подглядела, как Тарас с Варей на сеновале этим занимались. Ужас! Тарас так пыхтел и сопел, что я еле сдержалась, чтобы не заржать. А однажды я за ними увязалась в лес, так Тарас, чтобы от меня отвязаться, поцеловал меня по-настоящему, взасос. Меня чуть не вырвало. А они ржали, дураки. Я плевалась и, обидевшись, ушла от них. А они и рады были, – я потом поняла. А тебя кто-нибудь целовал?
– На
