искать уборки, хотя убирать как раньше не было сил, кажется, она тогда немного даже воспряла, хотя выглядела уже неважно. Она была худая, совсем худая, глаза стали больше раза в три, огромные, черные. Волосы обрезала, говорит, стали выпадать. Поседела. Но не очень. Все равно ей шло. Уборки ей кто-то по чуть-чуть давал, так и брала по чуть-чуть, особняки ей более не по зубам были. Но силы – она сама сказала – силы вот тогда стали появляться постепенно. Рита иногда ее пускала помыться. И, кстати, именно тогда она меня спросила, и я был удивлен, во-первых, тем, что это спросила Рита, а во-вторых, тем, что мне самому это в голову не пришло. Рита сказала: Игорь, ты же один. А она нормальная. Она чистюля и не воровка. И я просто поразился тогда, это же на поверхности лежало, Ритка, говорю, какой же ты молоток-то, а? Но ты-то, ты, разве не возненавидишь меня после этого? Рита плечами пожала и говорит «какого лешего я тебя буду ненавидеть, я знаю, что при Гале ты с ней не спал». Откуда, спрашиваю, знаешь. Даже как-то обидно стало. Свечку держала? «Знаю, знаю», – и хихикнула. Я все, говорит, знаю.
И я пошел домой думать. Думал не очень долго. Если там (он поднял вверх свой тощий указательный палец) что-то есть, то Галя в курсе, что я ей не изменял. Я ее любил. Дайна была, как воздух, как черный… снег. Как белый, но черный снег. Как новая пластинка, но не сама пластинка, а когда ты ставишь сверху иглу. Стройная, сильная. Радостная. Не пила, не курила. И она хороший же человек, я же знал. Позвонил Ритке, спросил, как ее найти, Дайну. Она говорит – в моем подъезде живет, как заходишь – там слева лифт, а ты иди направо и вниз, в подвал. «Я, говорит, все время на балконе чай пью. Вижу ее форточку и наш вход. Она когда из дому выходит, перед этим форточку рукой закрывает, а потом выходит из подъезда, прихрамывает, как кошка с лапкой подбитой. Сумку себе купила на банки-бутылки, боксы разные, перчатки резиновые, набор губок. Тележку где-то подобрала железную. Ходит убирать по домам. Я еду ей предлагала, я всегда на фудстемпы много набираю, у меня все время лишняя еда есть. Она говорит – спасибо, мне что-то не очень хочется. Квотеры предлагала, на стирку. Иногда брала, благодарила. Но редко. Что там у нее стирать-то. Нет же почти ничего, стирать. А тот билл я посоветовала ей порвать и выбросить…» – «Какой билл?» – «Ну тот, за госпиталь, за пулю. На тринадцать тысяч долларов».
Я пошел узнать, как она. Стучал. Она открыла. Там, конечно, ужас. «Я – профессиональная уборщица, знаю, как убрать где угодно и что угодно, но Игорь, здесь же невозможно убрать», – она стала почему-то называть меня Игорь. Диван и правда с клопами, хотя заметно, что поутихли, Дайна их неслабо травила. Я говорю – пошли найдем латиносов, я им дам двадцать баксов, они его на помойку вынесут. А потом мой диван из ливингрум к тебе перевезем, он нормальный точно, я проверял. Ей понравилась идея. Она говорит: в минуты отчаяния я его хотела топором порубить, но у меня не было топора. Она отчего-то не хотела реализовывать эту идею прям вот сейчас. Говорит: пойдем лучше к морю, я там больше люблю сидеть, чем здесь.
И мы пошли к морю, она просит – давай на
