сомневаясь в моей искренности, но очень быстро отвел взгляд: и правда, чего спрашивать, когда мне все равно придется выдержать, если, конечно, я хочу добраться до своих гор. Выдержу. Я со всем справлюсь, если надо. Потом, разумеется, буду мозоли на ягодицах сводить и подолгу морщиться, забираясь в седло. Но чего только не сделаешь ради себя любимой?
Я спокойно выдержала этот взгляд, постаравшись ничем не показать своих опасений, Лех так же молча кивнул и ушел собирать вещи, пока остальные возились с костром, лошадьми и дорожным скарбом. После чего на некоторое время в лагере воцарилась здоровая деловая суета, где каждому нашлось свое занятие, а разговоры ненадолго прекратились.
И лишь когда Лех решительно двинулся прочь, эльфы молча последовали за ним, а Ширра величественно поднялся с земли, я вдруг вспомнила о последствиях этого утра и, аж подпрыгнув от неожиданности, поспешно заозиралась. А потом и вовсе спала с лица, поняв, что все это время рядом с нами было подозрительно тихо и спокойно. А источник всеобщего раздражения так и болтался где-то за пределами видимости.
Я ведь забыла про него. Ни разу даже не вспомнила! А знаете, что это значит?
Что у меня внезапно появились очень большие проблемы!
Я оказалась права – Рум страшно обиделся. Да не просто обиделся, а самым настоящим образом надулся! Во-первых, сделался невидимым, как всегда, когда хотел показать всю степень своего негодования. Во-вторых, перестал отзываться. И, в-третьих, назойливо бубнил:
– Трис, Трис, Трис, Трис…
Причем сам он благоразумно держался поодаль, так, чтобы даже приближение Ширры не смогло застать его врасплох. Но при этом он вспомнил, что может общаться со мной и мысленно, и вот тогда моя жизнь превратилась в ад.
Главное, ни словечка в ответ, ни косого взгляда на мое робкое «извини», ни знака, ни весточки я от него не получила – без конца только это ужасное «Трис», от которого у меня просто глаз уже дергался. Он и раньше заводил эту унылую песню, когда желал меня наказать, неизменно играл в молчанку, красноречиво показывая, насколько сильно его, белого и пушистого, задело мое ужасное поведение. И, поскольку ничем иным насолить он не мог, то просто доводил меня до исступления какой-нибудь дурацкой фразочкой, которую начинал бесконечно повторять. Причем не просто так, а ровным, бесстрастным голосом, без всякого выражения и намека на эмоции, тихо, но так, чтобы я точно услышала. И длиться эта пытка могла целый день. Вернее, ночь, поскольку прежде он мог появляться лишь в темное время суток, да и то не всегда. А теперь, когда я сама его освободила…
Нет, поначалу я впрямь чувствовала себя виноватой, потому что бессовестно о нем забыла и вспомнила слишком поздно. Потому что предпочла ему общество Леха и его побратимов. Потому что поддержала Ширру тогда, когда должна была погасить конфликт в зародыше. Ему было на что обижаться. Но ведь всему есть предел! Сколько можно нервы мне трепать?! Тем более зная, насколько я этого не люблю! А он, будто специально, то отлетает подальше, даря надежду на избавление,
