и выживать впредь. И эти две атаки, их результаты, показали, что приказ начальника училища продержаться здесь, на участке дороги Юхнов – Мятлево – Медынь, пока основные силы училища не займут Малоярославецкий укрепрайон, он со своей ротой и подчинённым ему артдивизионом, пожалуй, выполнить сможет. Только бы не изменились обстоятельства. Не замешкались бы под Малоярославцем наши. Не предприняли бы чего немцы.
Мамчич окинул взглядом цепочку окопов, которая извилистой пунктирной линией тянулась вдоль берега речушки. Иногда она прерывалась в низинах, но потом снова появлялась и уже не пунктиром, а, казалось, сплошной линией окаймляла береговой скат. Но слишком тонкой была она, эта линия обороны. Курсанты выглядывали из-за брустверов, тихо переговаривались. Он подумал о том, что, возможно, многим из них суждено будет остаться здесь навсегда. А кому-то и посчастливится выжить. Какой жребий вытащит вон тот, голубоглазый, с сержантскими петлицами? Увезут ли его отсюда в бинтах с пулей в животе или с перебитыми осколками ногами, но всё же живого? Или завтра же зароют здесь, в его же окопчике, в котором он так тщательно обрезает стенки? А вон того курсанта, в трофейной шинели со споротыми погонами и нашивками, – что ждёт его? Несколько дней назад шестая рота сдала свои шинели в ремонт и стирку. И не все взводы успели получить их назад. Рота здесь, в окопах, на позициях, а шинели там, в Подольске. Кому-то они уже не понадобятся. Другие, после первых боёв и трофеев, приоделись не по уставу. Война пишет свой устав. И глупо ему перечить. Пусть ходят и воюют в немецких шинелях. Мамчич ещё раз окинул взглядом оборону шестой роты. Тонкая пунктирная линия, призрачно уплотняющаяся вдали и сливающая в сплошную линию. Слишком тонка и она и ненадёжна. В один эшелон. Любой из его курсантов знает, что это такое, что значит строить оборону перед танками противника в один эшелон.
Мамчич думал о своих курсантах, о тех, кого уже прикопали под берёзами, и вдруг словно споткнулся: а что, какая судьба, ждёт его самого? Во время штыковой атаки он шёл в цепи и стрелял из своего ТТ, а потом подобрал СВТ упавшего рядом курсанта. И вместе с курсантами потом бежал вдоль домов и сараев по проулку и стрелял в спины убегавших немцев.
Теперь он стоял рядом со своим начштаба, смотрел на извилистую линию окопов, обрамлявших восточный берег речушки, на лица курсантов своей роты, на их согнутые в тесных ячейках потные спины и думал: «Что я могу сделать, чтобы как можно меньше из них осталось здесь, в этих воронках и ячейках? Что кроме выполнения приказа могу я здесь для них сделать?»
«Десять метров траншеи – лучше, чем метр могилы! Запомните это, ребята!» – это была его присказка, и курсантам она была знакома с первых же занятий в поле. Теперь она звучала по-иному. И он старался её не произносить.
Когда офицеры, низко припадая к земле, ушли на правый фланг, в соседний взвод, из своего окопа выглянул помкомвзвода Гаврилов, окинул склон холма, на котором копошились знакомые фигуры курсантов, и рявкнул:
– Приказ
