Те бездельничали и бузили, забывая даже то, что знали. По счастью, скоро пришли новые учителя. Они быстро поставили на место важных девочек из гимназии и стали заниматься со всеми наравне.
Но только учиться было очень трудно, в Петрограде тогда было холодно, голодно, не было тетрадок, обуви… В школе ввели горячие завтраки, но я все равно чувствовала себя ужасно голодной, и мама или папа, встречая нас, приносили к школе что-нибудь съестное: кусочек хлеба или морковку, или вареную картошку…
Интересно, Анюта все это помнит?
А пишу я в поезде, да! Еду в Москву: в Москву, в Москву! Никогда не бывала в Москве, а вот еду!
Наша ячейка вот уж давно переписывается с одной ячейкой московской; то ни шатко, ни валко, а потом вдруг сообщим друг другу что, и пошло-поехало! Как письмо придет, мы собираемся, обсуждаем, кричим. Потом вместе пишем ответ, спорим.
И вот эта ячейка решила пригласить к себе представителя нашей ячейки, познакомиться лично. Ехать на две недели, жить в общежитии техникума, при котором ячейка.
Я и думать не могла, что меня выберут! А выбрали, и поездку подгадали под ребячьи каникулы.
А уж как собирали! Девчонки разделились: одни мне советы про одежду дают, другие, наоборот, кричат, что это буржуазная глупость, что нечего про это и думать. Я за вторых, но маму все-таки попросила мне платье пошить. Она и сшила, да такое милое, что не только в Москву, в Париж ехать можно.
Мальчишки наши, конечно, тряпками не интересовались, но мне советов и наставлений дали немало. И трамвай-то посмотреть, и новые дома.
На последнем собрании перед поездкой о важном говорили, чтобы я внимательно все слушала, чтобы книг купила, чтобы с товарищами подружилась и к нам приглашала.
И вот я в поезде, в поезде!
Ночь. Все спят, только я все кручусь на своей полке, не могу уснуть.
Хотелось ехать в поезде, а сейчас страшно, кидает то в жар, то в холод.
Анюта потерялась, когда мы уезжали на поезде из Петрограда. Мы сидели на вокзале, потом прошел слух, что подали поезд, все засуетились, побежали, и мы побежали тоже, на вагоны налетали люди, папа бежал впереди, поезд гудел – собирался трогаться, папа посадил меня, маму, она тогда ждала ребенка, и тут она оступилась, он поддержал ее, отвлекся, сзади напирали, мы думали, что Анюта тоже в поезде…
Тогда папа соскочил на первой же станции, чтобы пробираться обратно в Петроград. Мама хотела с ним, но он не позволил: сказал, чтобы мы добирались до деревни, а он найдет Анюту и приедет с ней.
Помню, я вцепилась в маму, а она в меня. Папа, уходя, набрал нам полный чайник воды, и мы на станциях никуда не выходили, все пили, пили эту воду…
Из Вологды мы плыли на пароходе, помню огромные льдины за бортом. И наконец оказались в маминой деревне.
Папа приехал через полтора месяца, уже в начале лета, и он был один.
Вот и Москва!
Конечно,
