а свою одежину уложила в изголовье.
Старушка ушла, а Катя и Андрей думали-гадали, что еще им придется узнать из городской жизни, совсем для них новой и странной. Уместились они у окошка, поглядывая на пустынную и неуютную улицу.
– Ни деревца, ни лужайки… – вздохнула Катя. – Сыпучий песок, пыль желтая. Сердце мое, гляди, лопнет от тоски по деревне. Там…
Она оглянулась на хозяйку, которая вернулась домой.
– А у вас, нехристи, даже одной иконки нет! – заглянула старуха в комнату.
– На дорогую икону денег нехватка, а плохонькую зачем покупать… – попытался было отшутиться Иван. Но старуха на том не успокоилась, принесла одну из своих икон. Только Иван взялся за нее, а старуха ему строго:
– Ну кто же берется за икону, не перекрестив своего лба?!
Вздохнул Иван, перекрестился. Еще раз перекрестился, когда повесил икону в углу. Еще раз перекрестился, когда отступил к столу.
– Вот вижу, – улыбнулась старуха, – православный! В дороге, поди, отвыкли осенять себя крестным знамением…
Ночью Иван шептал жене:
– Не выдюжим мы тут месяца прожить. Лампадным маслом все провоняло…
– Не выдюжим, – согласилась она и, вздыхая, добавила: – За два дня какие разные разности свалились на нас… А сыну вроде хоть бы что… Разлегся, распластался на полу и храпит…
– Молод, – ответил Иван, положив руку на голову, – спи, Катюша. Одолеем невзгоды… Спи, спи…
– А ты, Иванушка?
– И я постараюсь отогнать тяжкие думы… может, и усну…
На рассвете, когда старушка зашмыгала по полу, он вышел к ней и спросил:
– Куда бы пойти мне искать работу?
– Чудак-барин! – ответила она. – Уж пора идти! С рассветом в харчевне наемщики бывают. Вот и ступай сейчас. Там обхомутаешься…
– Мы втроем пойдем… Может, всем найдется работа? Там и харч!
– С Богом, родимый… Умойся, оксти лоб. Своим вели делать так! И с молитвой за калитку… По моей улице как идти, идти, идти, мимо Девичьего монастыря – в харчевню и упрешься!
Молодые одинокие парни, бородатые мужики с женами и детьми, одетые в домотканые рубахи и штаны, в лаптях, а то и босые, мечтали прожить как-нибудь на берегу великой русской реки. Манила их к себе Волга-кормилица. Была она их последней надеждой.
В харчевне встречались друг с другом земляки, радуясь встрече, надеясь, что гурьбой чего-то и добьются.
Пришел сюда Иван с Андреем и женой, спрашивая:
– Где бы тут с костромскими мужиками встретиться? – и увидел Бориса.
Харчевня!
Она, заманивая голодных запахами щей, сваренных из третьесортного мяса, шумом своим могла бы соперничать с базаром.
Стучали ложки по краям деревянных глубоких чашек. Склонялись головы над столами. Люди жадно поедали все, что приносили сами от котла. Иные, еще не дойдя до стола, отхлебывали на ходу из чашек, обжигая губы.
Борис
