со времен Сабанеева, мало осталось.
Миновав околицу, крытый колодец, дома, редко блестящие цинком, все больше потемневший шифер.
– Приехали! – мотоцикл, лихо обдав забор, развернулся у конторы. Ни надписи особой, архитектурных изысков тоже нет, но сразу чувствуется – казенная изба.
Почтальонша поднялась к двери, забарабанила.
– Вылазь, что расселся, – это мне, – не то засосет. Лужа, что трясина. Шучу. Мешок захвати.
Мешок оказался невесомым. Облезшая надпись "Союзпечать".
Давно нет Союза, зато печатей в достатке. Даже у меня есть, старая, но вполне годная. "Врач Денисов Петр Иванович". Могу пришлепнуть любую бумагу – рецепт, справку о нетрудоспособности, рождении, смерти, нужное подчеркнуть. Свобода печати на практике.
Тоже шучу.
– Как же в распутицу сюда добираетесь? – завел я беседу.
– А никак. Станет путь – опять ездить начну. И то, зачем попусту резину трепать, – она махнула мешком, – две газеты, да письмишко когда.
– Раньше больше было?
– Раньше? Да, "Правду", "Коммунар", что по разнарядке велели. Убрали разнарядку – как ослепли.
По одному, по двое к мотоциклу подтягивались праздношатающиеся. Сельская молодежь младшего возраста. Пихаясь и хихикая, они держались настороженно, недоверчивые мышата у нового капканчика, пока один из них не решился, подскочил к мотоциклу и нажал кнопку на руле. Частый стрекот сигнала был ему наградой.
– Кыш, кыш, голожопые, – замахала руками почтальонша, и мышата поспешно разбежались.
– Глаз да глаз, не то свинтят пропеллер.
– Какой пропеллер?
– Шучу, – она начала пинать дверь.
Просто вокруг смеха.
– Я, конечно, подлец, но зачем же двери ломать? – весело спросил подошедший, большим ключом отмыкая дверь. – Проходите.
– Делов мне дожидаться, – почтальонша вытрясла из мешка скудную корреспонденцию. – Расписывайтесь, да я поеду.
Подлец расписался в замусоленном блокнотике, подсунутом почтальоншей.
– И у меня для вас кое-что есть, – из ящика канцелярского стола он вытащил бандерольку и пару писем. – Будьте любезны.
Почтальонша чиркнула в ответ в большой амбарной книге, показалось – крест поставила.
– Обменялись, значит, верительными грамотами, – подлец, наконец, откинул капюшон брезентового дождевика. На вид относительно молодой, относительно интеллигентный, относительно русский (пятая графа э! Кабы не она, был бы я здесь, как же. Сидел бы под абрикосом во дворе дома двадцать восемь улицы Фрунзе стольного града Кишинева и гонял бы в шахматишки с Кушниренко на первенство двора. Мы думали, что мы ее – раз! пережиток эдакий, а она нас всех ням! пятая графа!).
Мне потемками возвращаться радости нет, – на почтальоншу пали сумерки, долгие, осенние, глаза тлели вполнакала.
–Побежала я, – а шла, будто
