из дворницкой, да еще в сумерках или ночью не было никакой возможности. Сочинял дворник. А если сочинял про глаза, значит, и про остальное сочинял.
– Глаза эти, – продолжал уже изрядно захмелевший и от питья, и от еды дворник, – сам бы не видел, не поверил. Так обычные, ничего не скажу, отсюда не разглядишь, но когда под утро выходил с ведром, зыкнул – а они светятся, будто у собаки. Или у волка.
– А ты что не спал? Под утро-то?
– Под утро – самая дворницкая работа и начинается. То есть начиналась по старому времени. Я и привык затемно вставать.
Дальше дворник еще многое рассказывал, но Арехин и в самом деле задремал – после «горящих глаз» он таки выпил рюмку-другую смирновского вина. Уснул, разомлев, и дворник. Но встал в пять утра, куда-то выходил, что-то делал. Не соврал, значит, про дворницкую привычку.
Распрощавшись с дворником (тот, совестливый, норовил сунуть в карман постояльца еще не пустой полуштоф, но Арехин великодушно оставил бутылку – мол, я сам мало пью, из-за контузии, нес-то больше для Любки и ее родни), он к семи был дома, на Пречистенке, принял ванну, добрал немножко сна в своей постели, после чего, позавтракав по-английски, телефонировал в гараж и к десяти подкатил на «паккарде» к зданию уголовного сыска.
Дежурный, в отличие от вчерашнего дня, из зазеркалья вернулся, но страдал, и по этой причине на Арехина внимания опять не обратил. Зато товарищ Оболикшто, едва только Арехин зашел в комнату номер семь, приветливо улыбнулся и показал на канцелярский стол:
– Вот вам и рабочее место. Можно даже кабинет выделить, если хотите, но предупреждаю – с отоплением у нас плохо. То есть совсем почти никак.
– Ничего. Греться и размышлять буду здесь, а допрашивать – это, действительно, нужен отдельный кабинет.
Сидевший на диване Лютов усмехнулся:
– Мы к допросам привычные, нам скрывать от товарищей нечего. Да и помочь сможем, если дюже крепкий попадется.
Арехин, чуть склонив голову (склонял ее он только обращаясь к Лютову), сказал:
– Я больше о допрашиваемых пекусь. Одно дело с глазу на глаз переговорить, а другое – при свидетелях
– Вам виднее, – ответил Лютов. – Вы образованный, глядишь, и нас чему-нибудь научите.
– Ты, Сашок, сходи, Зиночка, верно, бумажки уже подготовила, – обратился к тезке товарищ Оболикшто. – Зиночка – это наша делопроизводительница, – пояснил он для Арехина.
– Да мы вместе, – решил Арехин. – Нужно же познакомиться.
– Пожалуйста, пожалуйста, – Оболикшто улыбался, словно радуясь предстоящему знакомству Арехина и Зиночки.
Зиночкой, то есть Зинаидой Андреевной Мертваго оказалась женщина лет сорока, коротко стриженная, курившая папиросы «Бокс» и десятью пальцами печатавшая на «Ундервуде» триста знаков в минуту.
Интересно, где она берет столько знаков?
Формальности
