веер сияющих лучей, и всё вокруг озаряется их прощальным светом. Солнце закатилось, но долго ещё бродят по небу светлые отблески уходящего дня, не желая сдаваться наступающим сумеркам.
Я стояла на балюстраде, наблюдая, как постепенно гаснет власть дневного светила, уступая место чёрному бархату небесного мрака, на котором начинали зажигаться первые, ещё робкие звёздочки. Мысли текли плавно и свободно, ни на чём конкретном не останавливаясь, не приобретая даже каких-либо чётких контуров; бесформенные образы возникали – и тут же растворялись в потоке сознания. Должно быть, я грезила наяву. Вечерний воздух наполнялся звоном цикад и щелканьем соловьев, где-то в отдалении затянула свою тоненькую песню малиновка. От нагретой за день земли восходило тепло, и смолистые запахи кипарисов, сосен и можжевельников щедро смешивались, навевая сладкие полусонные грёзы.
Молния сверкнула в стороне Биврёста. Встрепенувшись, я повернулась туда. Семеро всадников во главе с Одином во весь опор мчались к Вальяскьялву. Я различила обоих асгардских принцев и следовавшую за ними четвёрку друзей Тора. У ступеней дворца они спешились, бросили поводья в руки подбежавших слуг и почти бегом поднялись по лестнице. И всё это молча, не проронив ни слова. Я отступила вглубь балюстрады. Сердце сжалось от смутных предчувствий чего-то неотвратимо грозного, надвигающегося на всех нас. Я спустилась в парк, побродила по темнеющим аллеям, но очарование мирного вечера исчезло, на душе у меня было слишком тревожно, и я решила вернуться к себе.
Чья-то тёмная фигура отделилась от стены, шагнув мне навстречу. Кто-то ждал моего возвращения. В отсвете факелов с центральной лестницы я узнала Локи. Его одежда была в тёмных пятнах, левый рукав разорван до локтя. Волосы спутались и в беспорядке рассыпались по плечам, налипли на мокрый лоб. Я застыла на месте, потрясённая, глядя на него. Он не сводил с меня глаз, и я увидела, как плещется в них чёрная бездна смятения. Он шагнул ко мне, протянул руку. Губы дрогнули, он судорожно сглотнул, рот его раскрылся, будто он силился что-то сказать.
Я бросилась к нему:
– Локи! – но он отшатнулся от меня, лицо мучительно исказилось страшной внутренней болью, он отдёрнул протянутую руку, отчаянно замотав головой. И кинулся прочь от меня по коридору.
– Госпожа! – кто-то тряс меня за плечо, разрывая серую душную ткань зыбкой предутренней дремоты. – Госпожа, проснитесь!
Я смогла лишь перед рассветом погрузиться в какое-то подобие сонного забытья, в котором передо мной, постоянно повторяясь с навязчивостью больного бреда, возникали одни и те же образы. Всадники на взмыленных конях, которые скачут по радужному мосту; тёмные фигуры, склоняющиеся надо мной, шевелящие длинными ломкими пальцами; чёрная бездна холодной воды, в которую я погружаюсь и которая неотвратимо смыкается надо мной, и потом всё сначала. Липкий, тягостный круговорот, не покой, не отдохновение, но болезненная грань между сном и явью, после которой наутро встаешь
