гулким вздохом по помещению после того, как к сцене подошел Теодор Хейз.
Мистер Уилсон поднялся, натянуто улыбаясь. Он и сам почувствовал внезапное напряжение, но поделать ничего с этим не мог – разве что немного сгладить. Теодор кинул спортивную сумку и рюкзак на одно из кресел, складывая руки на груди и не произнося ни слова.
Он был высоким, поджарым, занятия волейболом явно для него даром не проходили. Пронзительно зеленые глаза и светлые волосы, смуглая кожа, яркие губы – Теодор неизменно притягивал все взгляды, где бы ни появился. У него была запоминающаяся, выразительная внешность.
Но никого из тех, кто находился здесь, внешность его не впечатляла. Пусть объективно он и был красив, но красота эта стиралась под весом его высокомерной грубости, с которой каждый из ребят был знаком не понаслышке.
Повисла неудобная тишина, которую мистер Уилсон нарушил смущенным покашливанием.
– Вот, ребята, знакомьтесь, это Тео… – он наткнулся на хмурый взгляд Теодора и осекся, прежде чем продолжить: – дор Хейз, – Словно кто-то тут мог не знать самого популярного ученика их небольшой школы. – Он будет играть роль Орфея.
Никто не зааплодировал, никто не начал радоваться, ни одного благодарного слова не услышал мистер Уилсон. Первое, что он услышал, – это раздраженный стон.
– Вы серьезно? – скептически произнес Итан. – Он, по-вашему, сможет нормально сыграть?
Вообще-то, Итан был добрым и мягким парнем, похожим на большого плюшевого медведя. Он очень редко говорил другим что-то неприятное. Но, видимо, Теодор был его личным исключением из правил.
– Что он вообще тут делает? – подхватила Лиззи. – Он же придурок!
А вот Элизабет палец в рот не клади – дай что-нибудь язвительное сказать. Ее нежное лицо и хрупкая фигурка совсем не сочетались с тем, что она порой могла ляпнуть.
– Лиззи! – поперхнувшись возмущением, одернул ее мистер Уилсон.
Но было уже слишком поздно – среди ребят поднялся недовольный гул, бунта было не миновать. Виновник бунта, которого праведный гнев неудачников вообще никак не задевал, тем временем смотрел только на Кристофера, привалившегося плечом к стене и не принимающего участия в происходящем. Словно ему было все равно, кто будет играть главную роль. Словно ему было все равно, что ее будет играть Теодор.
Теодор не понимал, почему его это задевало. Он не понимал даже, какой реакции ждал. Знал только, что отсутствие любой реакции заставило его почувствовать разочарование.
Мистер Уилсон переводил полный паники взгляд со своих учеников на Теодора, не зная, что делать дальше. Нет, конечно, он не тешил себя ложными надеждами и понимал, что вряд ли они примут с распростертыми объятиями того, кто все время над ними издевался, но Теодор – буквально их единственная надежда на то, что премьера все-таки состоится, и он надеялся, что это сыграет свою роль. Что ж, очевидно, он ошибался.
Гомон все нарастал. Драматизм
