превратившись в следы возраста – невозможной дряхлости, как будто Делианн взирал на мир сквозь толщу тысячелетий. Рука огриллоя безвольно повисла.
Великан взревел, оскалив клыки, и мучительно повел плечами, словно руки его были прижаты к телу незримыми кандалами, которые можно стряхнуть… но все было не так. Его руки ничего не сковывало. Они просто не повиновались его воле, свисая, будто парализованные.
– Эльфийский прострел, – с растущим, быстро переходящим в праведную ярость недоумением пробормотал он. – Поганец меня прострелил! Эй, полундра!
В ответ на вопль помбоцмана поднялись головы по всей барже.
Хотя в целом на реке царит беззаконие, за некоторые традиции команды баржей готовы жизнь положить, и за эту – в числе первых. Дюжина огров разом выдернула из воды свои шесты, грузчики побросали бутылки, сложили карты, спрятали кости. Даже палубные крысы, беднейшее поречное отребье, работавшее за харч и дорогу, отставили ведра и швабры, чтобы подхватить багры и крючья. И все разом ринулись на нос.
Делианн наблюдал за ними, чуть приметно нахмурив пушистые брови. Ближайший огр, потом еще один, за ним третий – с грохотом рухнули на палубу, с воем хватаясь за сведенные мучительной судорогой ноги. Прострел обездвижил их, как удар ножом по ахилловой жиле.
Остальным пришлось сбавить ход, чтобы бьющиеся в судорогах великаны никого не зашибли ненароком. И тут же дорогу им перегородила стена огня высотой с двух огров.
– Это просто фантазм! – взвыл огриллой. – Просто эльфья волшба, олухи! Она никого не тронет!
Очевидно, кое-кто из матросов, как и помбоцмана, знал, что чары Перворожденных обычно действовали лишь на рассудок жертвы, а может, просто был похрабрее. Они ринулись в огонь – и вывалились из него, шатаясь, в горящей одежде и с тлеющими волосами. С воплями они попрыгали в реку.
Огриллой моргнул единственным глазом, прищурился, моргнул снова.
– Не тронет, – тупо повторил он, – эльфья же!
– И это было бы так, – отозвался Делианн, – будь я взаправду эльфом.
Протянув руку, он дернул помбоцмана за единственный клык с такой силой, что великана скрючило.
– Я не люблю насилия, – отчетливо прошептал он прямо ему в ухо. – Я не желаю зла ни тебе, ни кому другому. Но сейчас я ухожу. Времени нет разводить церемонии. Кто бросится – прибью. Понял? Потом вернусь и прибью тебя. Скажи, что ты меня понял.
Огриллой шарахнулся, мотая башкой, будто пытался стряхнуть надоедливого эльфишку, но тощий, почти бесплотный фей оказался чудовищно силен. Он снова притянул великана к себе. Из-под пальцев его струился дымок, разнося смрад горящей кости. Великан застонал, потом завизжал пронзительно и долго.
– Скажи, что ты меня понял, – повторил Делианн.
– Я… понял, понял, – прохныкал огриллой. – Только сгинь!
Перворожденный отпустил его, и великан отпрянул. На клыке его остались черные отпечатки пальцев. Он едва не рухнул в огонь, но в этот момент
