он пережил и атаку Шавады, и огонь с небес, и, разумеется, Морок. Беда в Цитадели для такого – крушение мира. Бедняга.
Мы двинулись дальше, и Тнота угрюмо спросил:
– Какие планы?
– Надо где-то устроиться, снять номера в гостинице. Не в крысиной норе, но и не в «Колоколе». Там, где нас не узнают.
– Тебя-то сейчас точно никто не узнает, – вставил Гиральт.
Выглядел он кисло. Ладно, пусть плюется желчью. Несладко ему, горемыке.
– Тноту могут узнать, – заметил я. – Мне придется залечь на дно, а вы пока кое-что прикупите.
В солдатском квартале Пайкс мы отыскали приличную на вид гостиницу, где не было клопов, крыс и недостатка в пиве и бренди. Здесь не обратят особого внимания ни на закрытое лицо, ни на внушительный запас оружия. Конечно, я побаивался, вдруг Тноту с порога окликнет старый знакомец? Прежние его собутыльники легко догадались бы, что это с ним за семифутовый мужик. Я пригнулся, постарался сгорбиться, сжаться, дабы не давить на окружающих. Впрочем, девчушка за стойкой, вынудившая Тноту записаться, не проявила к нам интереса. Платим, и хорошо.
Мы разместились в соседних комнатах – уютных, с упругими кроватями и добротными каминами, полными дров. Я отправил Тноту с Гиральтом за покупками, а сам прилег вздремнуть. По пути с севера мне почти не довелось поспать. Даже и без ночных всадников поездка выдалась нервная.
Я закрыл глаза.
Мне приснилась Эзабет. Теперь она редко снилась, и сны о ней не мучили, как раньше. Память блекнет, превращается в наборы слов. Да, где-то там, глубоко, по-прежнему печет, но сила уже не та. Ты печалишься, но тоска не режет сердце, она похожа на застарелую боль в давно сломанной руке. Когда Тнота тихо постучал в дверь, я открыл глаза. Сон сохранился в памяти, а боль его осталась в глубине дремы.
Любовники постарались на славу и притащили гору косметики: пудру и порошки разного цвета, вязкую белую мазь, под которой запаршивевшие скрывают язвы. Отыскали Тнота с Гиральтом и огромные очки с каплевидными гнутыми стеклами, закрывающими половину лица. Такие носят фос-инженеры. Желтые стекла защищают глаза от шальных искр и потоков сконцентрированного лунного света. Тнота с Гиральтом нашли даже одежду моего размера, хотя кое-что и оказалось тесноватым. Скроенных по моим меркам людей совсем мало, но, к счастью, в Валенграде процветает торговля одеждой мертвецов, и мне подобрали подштанники и штаны, носки, рубашки, жилеты, и – о радость! – новые сапоги. Мои-то старые повидали слишком много Морока. Я был как мальчишка на собственном дне рождения и едва заставил себя помыться в лохани перед облачением в новое.
Вода почернела, над ней заклубился пар.
Во время мытья меня снова настиг приступ кашля. В легкие и глотку словно напихали битого стекла. Я вытер губы, испачканные тягучей черно-зеленой слизью. Комнату заполнила знакомая химическая вонь. То ли тело, очищаясь, пыталось выкашлять яд Морока, то ли жить мне оставалось недолго. Впрочем, ладно.
Надо приниматься за работу.
Я
