ненависти, что одного взгляда хватило бы, чтобы дедушка и трибун вывалились из рам.
Мысли несутся вихрем, и он вспоминает, что трибун во время осады покинул Париж на воздушном шаре и таким образом миновал вражеские войска. Милу представляет себя в рядах врага с остроконечной каской на голове (и так этим гордится!). Он тщательно прицеливается. Отсюда легко различить, как трибун в цилиндре и рединготе, стоя в корзине, обращается с речью к тучам. Гремит выстрел, быстрый, как мамина пощечина, и продырявленный шар валится наземь.
– Долой Республику! Да здравствуют пруссаки!
Прозвучал первый дрожащий, сдавленный крик. Но вскоре губы привыкают к кощунству. Воодушевленный, Милу кричит пронзитель ным голоском, не прерываясь: «Долой Республику! Да здравствуют пруссаки!» Через несколько минут он хрипнет и замолкает, все же он надеется, что республиканцы слышали его по всей Франции. Тогда он бросает взгляд, полный жалости и презрения, на месье Сорена и Гамбетту: он только что попрал собственными ногами все самое сокровенное, эти старики его больше не напугают!
Он вздрагивает. В гостиную вошла Юлия Девенсе. Мадам Реби ей сказала:
– Пойди отыщи его и сделай так, чтобы он мог выйти к обеду.
Юлия смотрит на него пристально, нежный взгляд выдает притворство, она быстро подходит к нему:
– Месье Эмиль, вы плакали?
– Лгунья! Как раз наоборот: я смеялся! Да, я вдоволь повеселился! И знаешь что…
И на одном дыхании он выдает ей свои планы: когда ему исполнится пятнадцать, он убежит от родителей и запишется в прусскую армию, и…
– Опять одни глупости, месье Эмиль!
– Я так и сделаю! Вот увидишь!
Она молча усаживает его на кушетку рядом с собой. Весь хмурый, он не сопротивляется.
– Конечно же я недостойна месье Эмиля. Я лишь его бедная служанка, дочка фермера при его отце, деревенщина…
Он глянул на нее, немного напуганный этой новой манерой.
Она же продолжает тихоньким голоском:
– Месье желает одарить подаянием свою маленькую служанку? Один только поцелуй? – И, поскольку он наклоняется к ней, приказывает: – В шею. Да побыстрее. Ай, я сама уберу волосы. Вечно вы за них дергаете. Быстрее, а то войдут.
Губы целуют возле ушка, кожа там белая, под ней бьется нежная синеватая жилка. Как сладко. Он целует ее только раз, желая при том укусить – Юлия ведь такая злая!
– Прошу вас отметить, – говорит она, – что сама я вас не целую… Хотите, открою вам одну тайну?
– О! Снова какое-нибудь вранье!
– Нет, все чистая правда, клянусь. Хотя с какой стати мне выдавать свой секрет?
– Уж нет, скажи, я хочу, я приказываю!
– Ну да, а потом вы пойдете и выложите все маме. Вы такой глупый. Если родители с вами милы, вы рассказываете им все, что узнали, даже если вас ни о чем не спрашивают. А потом удивляетесь, что они пользуются
