смотрел как завороженный. Он представить себе не мог, что когда-нибудь в его ванной комнате кто-то будет проделывать нечто подобное. Он не мог представить, что Кая Айрленд сумеет прооперировать себя. Она всего лишь ребенок, и, судя по всему, у нее сломана правая рука.
Срочно нужно вызвать «Скорую». Срочно. Не важно, что именно умеет эта девочка, но в подобных обстоятельствах можно и ноги лишиться.
– Виктор.
Он подскочил и обернулся – Нина стояла прямо позади него, бледная как призрак.
– Как она?
Виктор с трудом разлепил губы:
– Держится хорошо. Прошло пятнадцать минут, а она даже не поморщилась.
– Виктор, как только буря утихнет, я поеду в город за помощью. Нельзя так это оставлять. Нельзя.
Он кивнул и отвернулся. Кая Айрленд кое-как обработала рану и теперь ушивала ее шелковыми нитками. Мертвенно-бледное лицо все еще было сосредоточенным, в глазах – пустота. Виктор слышал, как ее дыхание участилось и стало тяжелым, а затем она вдруг стала заваливаться в сторону. Нина вскрикнула, а Виктор бросился к Кае и успел до того, как та упала на пол.
– Божечки! – Нина за его спиной разрыдалась. – Что теперь делать? Что нам теперь делать?
Она задавала риторические вопросы, и Виктор не знал, как на них ответить.
Они втроем в ловушке. За окном буря клонит деревья к земле, обрывает провода, яростно стучит в окна, а здесь истекает кровью девочка, которая две недели назад исчезла без следа.
Открыв глаза, я увидела слепящий яркий свет. Все в одно мгновение стало резким, четким, в голове крутилось: ничего не закончилось. Я не сбежала. Я на прозекторском столе. Вот в комнату входит Стивен Роджерс. Он что-то говорит, но я не слышу. Дергаю руками, закованными в ремни, натягиваю их на запястьях и изо всех сил кричу. Зову на помощь. Но никто не приходит. Я только чувствую болезненный укол в предплечье. А потом он говорит: «Все будет хорошо, Кая Айрленд» – и я больше ничего не слышу.
– Это будет сложно.
– Вы должны отвязать мою дочь.
– Мы не можем. Она пыталась напасть на медсестру.
– Но…
– Нет. Она не может оставаться на постели. Она все время пытается спрятаться под кровать. У нее слишком серьезные раны. Еще один подобный фокус, и она может остаться калекой.
Тишина, затем снова заговорил доктор:
– Она зашила себе рану сама.
– Да.
– Она сделала это сама. Своими руками зашила свою ногу.
– Я понял.
– Нет, вы не поняли. Я не спорю, что Кая особенная, что она не такая, как все, но ей всего лишь шестнадцать лет. Вы представляете, что с ней сделала эта боль? Вы можете представить, что она пережила, чтобы сама себе зашить ногу?
– На что вы намекаете, доктор?
– На то, что мы не можем пока что отвязать ее. Для ее личной безопасности.
