кармана пиджака мобильный и сердито ткнул в одну из кнопок, его «любимый номер» был запрограммирован не на особу прекрасного пола, которые менялись у холостого Всеволода Ивановича с довольно приличной скоростью, а на личного водителя.
– Подгоняй машину к Мансурову… Да, срочно.
Отключившись, он снова укоризненно посмотрел на своего шефа.
– Ты полагаешь, – усмехнулся тот, возвращая на поднос опустевшую кофейную чашечку, – что я могу позволить сейчас себе роскошь отвлекаться на каждого психа, кидающегося на меня с бутафорским ножом?
– С чего ты взял, что нож бутафорский? – опешил Томилин.
– Так мне показалось. – На этот раз в голосе Рената Георгиевича все-таки мелькнула нотка сомнения. – Во всяком случае, издали…
– Ну не знаю… – Всеволод Иванович припомнил, что нечто странное в орудии убийства почудилось и ему тоже. – Нет, не думало, что ты прав, вряд ли бы, будь нож бутафорский, тебя сегодня вызвали к следователю!
– Не меня, а нас… Всех, включая Лаврова с Качаровым… Ладно, не люблю бессмысленные гадания, поехали!
К облегчению Владимира Дубинского, Мансуров и в реальной жизни производил впечатление вполне достойное. Никакой истеричностью от него не веяло, а единственным капризом с большой натяжкой можно было счесть просьбу опросить и его, и Томилина, и обоих охранников одновременно – исключительно в целях экономии времени, тем более что вряд ли они в состоянии чем-то помочь следствию.
Дубинский насчет экономии времени понимал и принимал: в данный момент, после настигшего столицу энергокризиса, время Мансурова действительно ценилось на вес золота… Экстремальная ситуация для него закончится, видимо, еще не скоро.
Не ошибся Ренат Георгиевич и насчет помощи следствию, ничего новенького Володя ни от одного из них действительно не услышал, скорее уж они от него, и касалось это, конечно, все того же загадочного кинжала.
Сам кинжал был уже отправлен на экспертизу, а вот его снимки, сделанные во всех возможных и невозможных ракурсах, Мансурова явно заинтересовали – Володя показал их жертве нападения по его же просьбе, и от него не укрылся огонек, мелькнувший в глазах Рената Георгиевича. Томилин, надо отметить, тоже засверкал очами, к слову сказать, это были именно очи – черные, с длинными, почти девичьими ресницами. Вообще Всеволод Иванович являл собой эдакого цыганистого красавчика, из тех, от кого штабелями падают в первую очередь блондинки. Но его огонек, вспыхнувший, пока оба они с Мансуровым разглядывали фотографии кинжала, объяснялся с полувзгляда: испуг, страх, недоумение…
А вот насчет Рената Георгиевича никакими предположениями Дубинский рисковать бы не стал: уж больно непредсказуемый тип этот Мансуров, и, несомненно, умен. Пес его знает – может, он просто любитель антиквариата? Во всяком случае, перепуганным точно не назовешь, словно и не его пытался не далее как накануне прирезать неведомый пока что в смысле установления
