о) девочка могла баловаться и сама, без родительской помощи.
Она бегала в одиночестве по лугам, ловила бабочек, пускала в многочисленные местные речушки бумажные кораблики. Забиралась в леса так далеко, пока страх не накатывал приятной волной, и тогда стремглав бежала на знакомые поляны, хрустя хворостом под ногами. Собирала гербарии, лазала по деревьям, пыталась погладить лис – в общем, совершала все возможные баловства, присущие детям ее возраста.
А возраст у нее был самый замечательный: пять лет и одиннадцать месяцев. Почти шесть.
Самым важным человеком в семье была бабушка. Звали бабушку Анастасия Егоровна, и все-все вокруг держалось на ней. Анастасия Егоровна выстроила семейный лом, благополучно довела мужа до беспробудного пьянства, а потом проводила в последний путь. Чуть поплакала, но не в ее традициях было расслабляться. Чуть расслабишься, и тут же власть в доме уведут из опытных рук многочисленные зятья, дядья и невестки.
Злые языки твердили, что смерть ее мужа, – это порча или сглаз местной ведьмы, с которой Анастасия Егоровна вступила в преступный сговор. Но весь городок относился к Анастасии Егоровне с глубоким уважением. Все понимали, что почтенной матроне хватило бы собственной мощи, чтобы лишить мужа жизненных сил, и никакие ведьмы были бы ей для этого не нужны.
Так что даже кумушки-старушки на завалинках никогда не называли ее фамильярным «Егоровна». Только «Анастасия Егоровна».
И даже грубые, в недавнем прошлом деревенские, мужики пытались заменить имя-отчество обращением «Госпожа», да с поклоном. Однажды Егоровна раздраженно метнула в очередного такого ловеласа-льстеца живой курицей. Курицу потом вернули, но яйца-то остались.
А вот местную ведьму тут не чествовали. Во-первых, никто не знал ее имени. Вернее, предыдущего имени. Теперь-то ее звали не иначе как Ведьма.
Во-вторых, жила она одна (что в городке принимали за большущий недостаток, за душевную хворь), на отшибе, в последней хате, за рекой. А там как бы уже и не городок вовсе. Так, окраина.
В третьих, она молчала, не разговаривала ни с кем, смотрела на людей из-под полы шляпы.
И шляпа ее, и альба, которая когда-то была белой, и заплечная сума теперь впитали пыль многочисленных дорог. Это в-пятых, десятых, двенадцатых…
Но ведьму терпели: она врачевала, принимала роды, предсказывала урожай. Вела себя тихо, пусть и была нелюдимой.
Девочке настало время получать имя. Трижды девочки получали имя в этом городке. Традиция завелась давно, никто не помнил ее истоки, а потому никто и не оспаривал, и наперекор не шел.
Рождалась девочка просто Девочкой. Лес, звери, насекомые и всевозможные хвори – все это служило теми порогами, через которые лодке Девочкиной жизни предстояло нестись шесть лет. Не каждая добиралась. Но, добравшись, получала имя…
Теперь нужно было привыкнуть носить это имя, потому что в двенадцать лет муж давал имя новое. И, наконец, с рождением сына она торжественно получала имя третье, окончательное. И только уйдя на покой, старуха становилась просто Старухой. Одна лишь Анастасия Егоровна имела такие права: именоваться именем-отчеством.
Исполнилось шесть лет. Пора было приступать к таинству. Анастасия Егоровна обрядилась в пышные одеяния, подобающие случаю, и торжественно, в сопровождении свиты, явилась в дом.
Было раннее утро. Даже не утро еще – только первые его предвестники, лучи. Но народу собралась целая уйма. В дом, конечно, пустили не всех. Толпа заполонила огороженный заборчиком участок. И расположилась за забором.
Девочке было тревожно, волнительно и страшно. Грузная тетка в высоком головном уборе проникла сквозь дверной проем чинно и властно. Подол наряда стелился по полу, поэтому казалось, что Анастасия Егоровна плывет по воздуху, вовсе не касаясь ногами земли.
Девочка почувствовала, как коленки гнуться сами собой. Она рухнула в старый ковер, ушибив коленные чашечки. Холщовая ткань ее простенькой рубашонки натянулась и чуть не треснула. Обряд начинался.
– Сколько лет тебе, Девочка? – спросила Анастасия Егоровна, будто бы не зная. Спросила нежно и доверительно.
– Шесть, – ответила Девочка, как ей показалось, смело, почти дерзко.
– Твое имя… – начала Анастасия Егоровна от глубин груди. – Твое имя… – Задумалась на длинное мгновенье.
Кто мог поспорить с Анастасией Егоровной? Никто! Отец девочки, было, попытался, но тут же отошел и замолчал под пронзительным взглядом старушечьих глаз.
– Гарафена! – сказала Анастасия Егоровна с порога… И все смирились.
– Встань, – властная старуха потрепала новонареченную по подбородку, развернулась, как разворачивается мельничный жернов, и скрылась темным силуэтом в рассветных лучах.
А
