style="font-size:15px;"> – Ну, что, медам, вы довольны? – громко спросил Кокшаров. – Пора собираться. После обеда у нас репетиция.
Таким простым способом он доложил Сальтерну, что компания-то не простая, люди искусства, артисты!
Терская, как всякая актриса, была порой завистлива, порой восторженно добра, порой сварлива, порой жеманна. Но с Селецкой у нее сложилась дружба – вынужденная дружба, чтобы держать под контролем все возможные маневры относительно Кокшарова. Поэтому Терская пришла на помощь подруге, чье смущение было не талантливо сыгранным, а, увы, натуральным.
– Идем, голубушка, – сказала она. – Нам еще костюмы примерять и подгонять. Ведь завтра вечером премьера. Маркус говорил – все билеты проданы, вся лучшая публика будет у нас в Бильдерингсхофе. Помяни мое слово – все эти господа, которые сегодня смотрели полет, явятся к нам в театр. Я узнала одну пару из Эдинбурга, а господин с детьми – вон тот, видишь? – из Майоренхофа.
Господин с двумя мальчиками, десяти и двенадцати лет, одетыми в матроски, был вытащен на летное поле за руки и увлечен к аэроплану. Сопротивляться ошалевшим от счастья мальчишкам было бесполезно.
– Идем, медам, идем! – торопил Кокшаров. – На поезд опоздаем!
– Если вы на поезд опоздаете, я могу в Бильдерингсхоф на своем авто отвезти, – сказал Сальтерн, но не Кокшарову, а Селецкой. – Я имею большое авто.
– Это было бы изумительно! – воскликнула Терская, не дав Кокшарову и рта разинуть.
И тут в бой вступила тяжелая артиллерия – госпожа Эстергази.
– Ах, как я мечтаю проехать по взморью в шикарном авто!
Кокшаров просто наслаждался сценкой: разыгравшиеся актрисы вовсю заманивали рижского богача, а его сестрица смотрела на это очень неодобрительно. Вдруг он вспомнил, зачем затеял всю эту экспедицию, огляделся по сторонам – Клявы не было. Тогда он отобрал у дам бинокль и стал искать плотника.
Пропажа нашлась на заборе, наскоро возведенном у сараев. Клява был занят делом. Он достал наконец из-за пазухи свой сверток. Там оказались нарезанные листы плотной оберточной бумаги и толстые карандаши, обязательное орудие плотницкого ремесла. Глядя сверху на окруженный публикой аэроплан, плотник зарисовывал обтянутые льняным перкалем крылья из сосновых реек.
– А где Танюшка? – вдруг спросила Терская.
Девушка под шумок сбежала.
Селецкая встала и поднесла к глазам бинокль Сальтерна.
– Да вот же она, вон там – ее шляпка! Она, кажется, со Зверевой разговаривает…
Это было чистой правдой – Танюша, рискуя попасть под «фарман», пробралась-таки к авиатриссе.
– Госпожа Зверева! Лидия Виссарионовна! – закричала она. – Вы просто чудо! Я вами восхищаюсь!
Летчица, уже вставшая с сиденья, повернулась к ней.
– Не надо, я сама, – строго сказала Зверева мужчинам, протягивавшим к ней руки. И, соскочив
