частенько появлялись на железнодорожной станции, копаясь в промерзшей земле. Теперь об их визитах напоминали только раскуроченные рельсы и ровные ряды поперечных ям – все шпалы были давно растащены.
Кинув последний взгляд на ряды проржавевших вагонов, птеродонт понесся дальше, над руинами проспекта Славы. Полуразрушенные дома, словно стены каньона, указывали хищнику дорогу. Порывы ветра тщетно пытались сбить птицеящера с курса. Он уверенно двигался по привычному маршруту. Спикировав над потрескавшимся асфальтом, рептилия прибавила скорости. Дорога впереди ныряла под Ново-Волковский мост. Прямоугольную арку моста стягивали густые клейкие нити гигантской паутины, раскинутой неведомым хищником. Птеродонт, словно издеваясь, наддал еще, сложил крылья и, азартно гаркнув, на огромной скорости протаранил преграду. Рваные края образовавшейся прорехи затрепетали на сильном ветру, а из глубины паутины на удаляющегося птицеящера уставились одиннадцать злобных глаз незадачливого охотника. В предрассветных сумерках безумного нового мира продолжалась безумная новая жизнь…
Тем временем бестия достигла Московской площади и, спикировав к массивной статуе, мягко приземлилась на вытянутую руку «вождя мирового пролетариата». Потоптавшись немного, птеродонт устроился поудобнее и замер в ожидании, пристально наблюдая за выходом из «норы» – обвалившегося подземного перехода, ведущего на станцию «Московская». Именно здесь птицеящер неоднократно наблюдал двуногих, появляющихся из-под земли. Совсем недавно ему даже удалось полакомиться одним из них. И теперь он решил опять попытать счастья. При воспоминании о запахе сладкого теплого мяса по телу рептилии снова пробежала судорога…
В следующий момент что-то оглушительно грохнуло. Необычный звук раскатисто пронесся по площади, многократно отразившись от выщербленных стен домов. Однако хищник этого уже не услышал – голова птеродонта разлетелась мелким крошевом, а из вытянутой в смертельной агонии шеи брызнула тугая струя крови, поливая заиндевевшие плиты постамента.
В окне седьмого этажа сталинского дома напротив площади наметилось движение. Мелькнул силуэт рослого человека в противогазе и мешковатом костюме химзащиты, деловито разбирающего оптическую винтовку с гигантским дулом. Через пару минут человек, озираясь по сторонам, вышел из парадного и, обходя завалы мусора, неторопливо направился к площади. Труп птеродонта бесформенной грудой валялся у подножия памятника. Из чехла на поясе охотник достал устрашающих размеров тесак и, примерившись, одним точным ударом отсек с крыла мутанта костяной шип. Спрятав трофей в карман разгрузки, человек снял с плеча «калаш» и занял выжидательную позицию. Из перехода уже показалась группа укутанных в серое тряпье людей с баграми и салазками. Проследив за тем, как соплеменники споро потащили массивную тушу монстра в вестибюль станции, сталкер в последний раз окинул окрестности цепким взглядом и спустился под землю. Редкие лучи солнца, показавшись сквозь прорехи в пелене угрюмых туч, робко осветили руины Московского проспекта. Над Питером занималось утро…
– Эй, сирый, а ты не идешь встречать сталкеров?
Щуплый мальчуган лет двенадцати с ежиком неровно стриженных волос посмотрел вслед убегающим пацанятам и, словно очнувшись, ринулся за ними. Нет, он не обижался на это оскорбление. Сирота – это тот, у кого родителей нет. А у него родители есть. Да еще какие! Просто они сейчас в раю. Раньше папа часто рассказывал про рай перед сном. Там свежий воздух, много зелени и чистой воды, голубое небо… Глеб часто представлял себе родную Московскую, сплошь покрытую картофельными кустами и лоханками с водой, а вместо угольно-черной копоти на потолке – много-много голубой краски…
Подбежав к толпе ребятишек, Глеб протиснулся вперед и встал рядом с хромоножкой Натой, соседской девочкой из третьей палатки.
– Смотри, Глеб, идут! – Девочка привычно оперлась о заботливо подставленное плечо товарища по играм, расслабив недоразвитую ножку.
Впереди творилось нечто жутко интересное и страшное одновременно. Из-под жестяного, грубо сколоченного короба, выполнявшего функции шлюзового отсека, вырывались струйки пара. Это называлось красивым таинственным словом – «дезинфекция». Наконец дверь с противным лязгом распахнулась. Вошел дядя Савелий, отпихивая с прохода шланг подачи очистителя, отступил в сторону… В проеме показалась массивная фигура сталкера. Огромные сапоги, внушительных размеров патронташ через все туловище, не менее огромные руки и капюшон, в тени которого практически не разобрать лица…
Глеб с жадностью рассматривал незнакомца с ног до головы. Когда тот скинул капюшон, пацанва дружно ахнула. Гость вовсе не был уродом, на его грубом щетинистом лице отсутствовали шрамы, но во взгляде сталкера читалось что-то неуловимое, от чего становилось не по себе. Сродни чувству, возникающему, когда шаришь наугад в поисках выключенного фонарика, а натыкаешься на что-то скользкое, шевелящееся и готовое вцепиться в протянутую руку. От сталкера веяло несгибаемой силой… И в то же время тяжелая поступь его была какой-то обреченной. Словно
