больше, но вряд ли мне удалось бы отыскать кого-либо, посвященного в его тайны.
А с алюминиевой шкатулкой с руной молнии на крышке точно была связана какая-то страшная тайна.
«Из уважения к Эмилю Ри…»
Какого черта тот сиятельный имел в виду?
Какое еще уважение? При чем здесь это?
И я отправился в магистрат, так и не найдя ответов на мучившие меня вопросы.
Приехал в магистрат уже к закрытию. Прошел в вестибюль, огляделся в поисках подмазанного мной клерка и был неприятно удивлен кислым выражением его смазливой мордашки.
– Увы, господин Орсо, – вздохнул молодой человек, – ничем не смогу помочь…
– Послушайте, любезный! – Я ухватил его за руку и притянул к себе. – Наша договоренность взаимовыгодна, не стоит все усложнять!
– Я проверил архив, – лихорадочно зашептал в ответ перепуганный клерк. – Это выморочное имение, можете сами убедиться!
– Где документы?
Молодой человек оправил сюртук и указал на одну из дверей.
– Прошу за мной, – произнес он официальным тоном.
Мы прошли в кабинет, там клерк юркнул за конторку, раскрыл пыльную папку и развернул ее ко мне.
Я быстро убедился, что речь в документах ведется о нужном мне имении, а последний его собственник и в самом деле умер еще полвека назад, и с нескрываемым недоумением посмотрел на чиновника:
– Как такое может быть?
– Не знаю, – развел тот руками. – Про этот земельный участок просто забыли!
– Такое разве бывает?
– В те годы и не такое случалось.
– Возможно. – Я записал в блокноте адрес своего поверенного, вырвал листок и протянул собеседнику. – Если удастся что-то разузнать, буду признателен.
– Всенепременно, – кивнул клерк, пряча бумажку в карман.
И я вышел на улицу ни с чем.
В город уже прокрались сумерки, на примыкавших к магистрату улочках фонарщики зажигали фонари. Тучи на фоне темнеющего неба казались вырезанными из черной бумаги. Гулко прогрохотал через площадь паровик, прокатила пара экипажей и полицейский броневик.
Я проводил его пристальным взглядом и отправился в «Прелестную вакханку».
Настроение для похода в цирк было неподходящее, но Альберт Брандт точно не простит, если по моей вине пропадет драгоценная контрамарка.
4
Когда поднялся к поэту, тот в одном исподнем стоял перед зеркалом и брился, время от времени окуная бритву в таз с мыльной водой на табурете. Вечерний наряд лежал на диване, в стакане на столе красовалась свежая гвоздика для петлички. И надо ли говорить, что лакированные штиблеты за дверью слуги начистили так, что было
