самим собою; и сволочью нетерпимой и душкой вольнослушателем, – в зависимости от своего настроения.
Однако в моем случае существовала огромная разница между моими, возможно, иногда и наигранными, сиюсекундными истеричными угрозами (в сущности, всегда настоящими впоследствии) и теми выпадами, которые всегда же случаются между малознакомыми спутниками, попутчиками, соседями и прочими совместно-жителями на неопределенно короткое время.
Разумеется, случайные собеседники порою калечат, ранят и даже убивают друг друга, – под воздействием своего психопатического темперамента, алкоголя, аффекта и прочего. Иные потом клянут себя за нездержанность, иные, случается, гордятся содеянным смертоубийством, иные – то и другое, и еще попадают в закрытые охраняемые зоны, становясь в официальной статистике уголовными преступниками по особой «мокрой» статье УК.
В моем же случае все не так. Я привожу в действительность свои угрозы не в аффектации, не под влиянием мгновенной животной ненависти и прочего психического вздора. Я убиваю, будучи в совершенном хладнокровии и здравомыслии. Я не наемный убийца, не киллер. То есть никакие меркантильные соображения не бередят мою душу. Денежный личный вопрос я решаю совершенно противоположным, скорее нечистоплотным способом.
Для меня устранение из этой жизни существа, которое подразумевает себя человеком – это своего рода последнее прибежище, единственная страсть, удерживающая меня в этой жизни, питающая мой дух, что ли. Причем эта несколько странноватая страсть не есть самозабвение, которая поглощает и поглотила все мое существо, мою тоскующую душу.
Эта любопытная неутолимая страсть превратилась как бы во вторую мою натуру, влезла, пропитала все поры моей рефлексирующей интеллигентской души, – стала обыденной рутинной привычкой. Привычкой болезненной и уже давно не приносящей более-менее длительного душевного спокойствия, равновесия, созерцательности.
И все равно я льщу себя надеждой, что все мои справедливые жутковатые деяния – это истинное мое творчество.
Жить талантливым убийцей – совсем не просто…
Но в последние годы радость от блестяще проделанной работы странным образом перестала посещать меня. Вернее, застревать во мне, будоража однообразие жизни миражными, мифическими праздничными блестками и серпантинами. Более того, в моей натуре стала преобладать угрюмость, неприятие и раздражительность, какой-то стариковский мудрый пессимизм, – мол, какая кому разница. Пять или восемь трупов будет в моем личном годовом послужном списке? Не станет от моей работы чище, здоровее, счастливее в этой солнечной действительности. И, следовательно, нужно уйти. Уйти добровольно из нее. Более-менее с порядочной биографией, написавши которую в назидание несмышленышам-потомкам, завещать ее близкому другу.
Не однажды прокрутив в собственных мозгах подобную стариковскую ересь, я не претворял ее в действительность
