разнообразные знаки внимания. Младший брат Теда, которого звали Фрэнк, был еще одним частым гостем в доме. В возрасте пяти лет он потерял ногу во время бомбежки Франкфурта союзниками. У братьев были одинаковые прически в стиле «утиный хвост», и они также одинаково выступали за стабильность и полезность усердного труда, что резко контрастировало с ложью, вороватостью и ленью, которые исповедовали Стражински.
По мере приближения дня выписки матери из больницы эскапады отца становились все агрессивнее и наглее, он даже несколько раз приводил проституток в квартиру на Грэм-авеню. Однажды вечером София высказала ему все, что думала по этому поводу, а в ответ он ударил ее, и это стало его большой ошибкой. Глаза Софии округлились от злости, и она так сильно врезала Чарльзу по лицу, что у того пошла кровь. После этого она буквально вышвырнула его из дома, а следом полетели все его вещи.
На следующий день Чарльз занял у Теда денег и снял небольшую квартиру на Ван-Хутен-стрит, в паре кварталов от Грэм-авеню. Несмотря на множество семейных скандалов и связанных с ними переездов, все драматические события происходили в районе радиусом не более двух миль.
После выписки Эвелин врачи посоветовали не приводить меня сразу домой, а немного подождать, но Тереза втайне от всех приводила меня, когда отца не было дома.
Мать обычно сидела у окна, накачанная всевозможными лекарствами, мигала под прямыми лучами солнца и поднимала брови, как будто забыла что-то, о чем хотела сказать секунду назад. Она почти не обращала внимания на меня, но я неожиданно обнаружил, что, когда я приносил с собой и давал ей соседского котика, ее лицо смягчалось, и она начинала его гладить.
Однажды, когда она гладила кота, ее рука случайно коснулась моей. Это был единственный случай в жизни, который я помню, когда она с лаской бы ко мне прикоснулась. Каждый раз я старался удержать кота на руках как можно дольше, даже когда он начинал сопротивляться и царапать мне руки. Я поворачивал руки так, чтобы мамины руки касались моих.
Конечно же, я понимал, что мать пыталась приласкать кота, а вовсе не меня. Но в такие моменты мне было достаточно и этого.
Я не помню точно, когда это случилось, но однажды я просто осознал, что на цокольном этаже в доме Софии кто-то живет. Это был Виктор Рафаэль Рахвальски (я звал его пан Рафаэль, причем слово «пан» использовалось в уважительном смысле, вместо слова «мистер»), тот самый художник, который стал любовником Софии несколько лет назад. Мне было строго сказано не беспокоить его, но я часто пробирался к нему в студию и наблюдал за тем, как он рисует. В основном пан Рафаэль работал на заказ и рисовал пейзажи и изредка портреты. Я тихо сидел на ступеньках, ведущих вниз, в студию, и быстро убегал вверх, если мне казалось, что художник смотрит в мою сторону. Я боялся, что меня накажут.
В конце концов Рафаэль предложил сделку: я должен был притворяться, что меня в студии не было, и тогда он будет притворяться, что меня не видит.
