пробираться к берегу. Сама она могла бы еще потерпеть, но очень боялась за ребенка. Унерада и ее сестра Убава шли впереди, стараясь расчистить ей путь, и наконец все четыре оказались на песке. Вода лила ручьями с многослойной одежды, и Дивляне собственная сряда показалась тяжелой, будто железная. Намокшая завеска прилипла к животу, четко обрисовывая то, что следовало скрывать. Княгиню не держали ноги, и она обеими руками цеплялась за женщин, бормоча:
– Ой, матушки мои… помогите… не устою…
К тому же в мокрой одежде она мерзла все сильнее: зубы начали стучать.
– Идем, матушка! – Годослава приобняла ее и поддержала. – Вот и справились!
Они пошли по тропе к Горе, но Дивляна едва брела. Женщины кое-как отжали ее подолы, чтобы ей не нести на себе этакую тяжесть воды, но легче не стало. Наконец Убава окликнула кого-то. Дивляна стояла, держась за Годославу, стараясь отдышаться.
– Посидеть бы… передохнуть… – бормотала она.
Нагретая солнцем трава на пригорке манила ее, как самые пышные перины. Казалось, только дайте ей упасть и закрыть глаза – никакого иного счастья и не надо.
– Нельзя тебе тут отдыхать, застудишься и дитя застудишь! – ответила Гусляна. – Сохрани Жива! Если с тобой что случится, народ-то что подумает! И жита не дождемся!
Тут наконец прибежал Званец и привел с собой Обрада. Жрец тоже был мокрый, но рубаху уже успел отжать и снова натянуть. Без лишних слов он бережно поднял княгиню на руки и пошел по тропе. Она несла на себе всю землю полян с ее будущим урожаем, и они, ее племя, должны были иной раз помочь и поддержать ее. Ведь она, при всем ее высоком божественном предназначении, была всего лишь слабой смертной женщиной.
На Горе, в воротах княжьего двора, их встретила Елинь Святославна. Она уже извелась от беспокойства, не зная, как княгиня на седьмом месяце беременности перенесет утомительные обряды сегодняшнего дня. Она показала Обраду, куда ее отнести и где положить. С княгини сняли мокрую одежду, одели в сухое, уложили на постель… Но к тому времени Дивляна уже провалилась в глубокий вязкий сон.
Снилось ей что-то страшное, неприятное. Едва закрыв глаза, она ощутила, как неведомая сила, будто выдернув с места, бросила ее в окошко: и вот она летит стрелой, видя под собой зеленый простор лесов и лугов, залитый ослепительно-золотым солнечным светом, выше – ярко-синее небо, впереди – белые облака. Она даже еще не заснула и ясно ощущала, что тело ее лежит в избе, что вокруг хлопочут женщины, – а дух неудержимо уносится вдаль. Упасть она ничуть не боялась, ее лишь немного пугала огромная скорость стремительного полета – казалось, вот-вот она с разгону пробьет сам небокрай и вырвется куда-то в черные бездны…
Вокруг быстро темнело, будто она мчалась в сторону ночи. Почернел лес
