своих нарах в ватных штанах, заправленных в валенки с огромными галошами, и с неожиданно форсистым одеянием верхней половины своего мускулистого, молодого тела – белой нейлоновой рубашке. Он читал Джека Лондона, приладив в изголовье маленькую лампочку, запитанную от тарахтящего рядом с балком трактора. Еще пара лампочек под потолком освещала все купе: чистый стол у окошка, покрытый ватманом, с арифмометром, журналом наблюдений и отточенными карандашами. С другой стороны стола двое нар друг над другом.
У Бориса Каюрова, а именно этот тридцатилетний ленинградец в должности топографа-геодезиста был похож на Дугласа, – вторых нар сверху не было. Там была накрепко прибита полка с натянутым страховочным проводом, чтобы с неё на ходу ничего не падало. У купе не было отдельной двери, нары заканчивались узкой переборкой, за которой располагалась железная печь. Её топили углем, и она выполняла целый ряд полезных функций: грела балок, на ней готовилась пища, была закреплена фляга для производства воды из снега, а иногда и браги из дрожжей с томат-пастой, сверху, на специальных перекладинах сушились валенки и портянки. Напротив печи была входная дверь, а рядом с ней умывальник с экономной пипкой вместо крана.
Далее, за печкой начиналась вторая половина балка, тоже с тремя нарами, столом, и тоже с полкой, на которой, в отличие от борисовой, были навалены замазученные запчасти, поскольку на нарах под полкой жил тракторист. На вертикально-спаренных лежанках напротив проживали топорабочие, всего их было четверо. В общей сложности в двух половинах балка обитало шесть человек.
Половины разительно отличались: слева, в купе инженера преобладали белые краски, туда запускали без уличной обуви. Напротив черные и темно-серые цвета редко разбавлялись цветными фото разных актрис, приклеенных на стенах. Воздух в балке имел большой спектр запахов, которые перебивались обильным курением всех его жителей.
Эту специфическую атмосферу от безбрежных просторов стерильно-чистой тундры отделяла всего лишь дверь, и каждый мог в любую минуту ощутить несоизмеримые масштабы двух сред своего обитания и хрупкость границы между ними.
Чистоту снега вокруг балка обеспечивало непрерывное, каждодневное движение вперед, к завоеванию новых месторождений. В данной ситуации движение на пару дней застопорилось ввиду ожидания самолета с вешками. Вообще-то с базы ждали чего-нибудь более существенного, но без этой дранки с черным верхним концом двигаться дальше нельзя. Потом по вешкам строго через 25 метров следом идущие геофизики будут расставлять свое оборудование.
Свободный день использовали для бани (в тазу рядом с печкой), стирки (в этом же тазу) и полноценного отдыха. Борис читал про ихнее, американское белое безмолвие, временами подремывал и невольно слушал непрерывный бубнеж топиков. Беседовали напротив не разнообразно, неинтересно и совсем неприлично. Неиссякаемой темой были женщины, причем даже в ореоле воспоминаний не чистые, ласковые и достойные, а какие-то сплошь жуткие и совсем бессовестные бляди.
В другой половине тракторист и один топик спали, а еще один убежал на лыжах за 70 км в сейсмоотряд проверить свою жену. Он ревновал её к оператору сейсмостанции, где она в положении нагнувшись в темноте проявляла рулоны фотобумаги, вылезающие из щели под осциллографом. Борис раньше видел проявительницу, глазами навыкате она смахивала на Крупскую в расцвете базедовой болезни. Он не думал, что молодой оператор клюнет на такую красоту, но чуткий муж имел другое мнение.
Двое напротив успели выспаться и с новыми силами предались своим романтическим воспоминаниям.
– Не надоело вам? – Ненастойчиво и без интереса спросил начальник.
– А чо делать?
– Почитать что-нибудь, а не валяться в темноте равнодушного размышления…
– Еще чего, из книги бабы с пивом не вылезут.
– Это смотря как читать, – многозначительно изрек интеллигент.
– Как не читай, не вылезут, – хохотнули, – а чо читать-то?
Борис посмотрел на свою полку. Библиотека на эту зиму у него была такая: два тома из разных собраний, обещанные отцу к возврату в Ленинград в целости, старая книга Л.Фейербаха, выпущенная после революции, и тоненькая книжка в мягкой обложке о спорте в СССР. Седьмой том Фейхтвангера предназначался для изучения истории, Фейербах для повышения эрудиции, а том первый Джека Лондона из собрания 1954 – для души. Книжонку о спорте ему сунула перед отъездом мать, при этом загадочно улыбнулась.
Борис потянулся за спортом, впервые открыл наугад и попал на Маяковского: "Товарищи, поспорьте о Красном спорте!"
– Вот, пожалуйста,– он зачитал название стихотворения, – почитайте и поспорьте!
– Чо там спорить, наливай, да пей, – без всякого интереса откликнулись с нар.
Тогда у скучающего Бориса возникла просветительская идея:
– А попробуйте
