style="font-size:15px;"> Они – Аэлита и Володя – прилетели утром и до вечера ездили по Москве и в метро, и на трамвае, и на автобусе, и на такси. Катались, вспоминали старое (Аэлита бывала в Москве ежегодно с 1996-го года) и выделяли новое – плохое и хорошее. В восемь часов вечера приехали в Мытищи, к «земляку» Аэлиты, к ее, так сказать, резиденту, а по земной роли – скромному искусствоведу, убежденному холостяку, страшно интеллигентному, даже со странностями, человеку лет пятидесяти, Максиму Петровичу Птицыну. Кстати о нем, о настоящем – марсианине – ни Аэлита, ни он сам не распространялись. Володя заикнулся было спросить что-то о его «той» жизни, но он твердо и в то же время корректно заметил: – «Ни к чему это вам, молодой человек.»
Вообще разговоров у Максима Петровича с Аэлитой было не много. Такое общение происходит между коллегами, занятыми одним общим важным делом. И видно, что они оба прекрасно разбираются в своей работе, а окружающим их специальные вопросы будут либо не интересны, либо сложны, либо лишни (секретно). И потому их настоящее общение проходит больше на неком телепатическом, несемантическом уровне. А снаружи – простенькие фразы о бытовом, о житейском.
Часть 2
«Эмиграции… замыкают развитие и
утягивают людей из живой деятельности в призрачную.»
Глава 3. Такая жизнь и не снилась
Володя зевнул, потянулся, открыл глаза, приподнял голову. Море, скалы. Классно. Улыбнулся и снова закрыл глаза, опустился на подушку. Полежал. Морской воздух приятно освежал. Снова открыл глаза. Резко сел, оглянулся по сторонам. И тут же от неожиданного внутреннего толчка соскочил на пол, отбросив почти невесомое перламутровое одеяло на широкую, роскошную кровать. Если можно было так назвать огромную полураскрытую жемчужную раковину, представляющую собой очень мягкое ложе. Скорее, это была причудливая коробочка-переросток для украшений, а не кровать. И самое удивительное – ракушка-гигант стояла на небольшом, в несколько шагов, идеально гладком, видимо пластиковом, пятачке на берегу прекрасного моря. Слева от кровати громоздились живописные в своей хаотичности скалы, справа, почти спускаясь до самой воды, тихо подрагивая вершинами деревьев, расположился лес. А со стороны изголовья каменистый берег не круто поднимался, закрывая обзор. Волны медленно, словно тоже только проснувшись, набегали от горизонта почти до самой кровати. Облака, довольно крупные и очень кучерявые, ярко освещенные восходящим солнцем, почти не двигались. Как будто решили остаться здесь для того, чтобы человек подольше любовался их неспешной трансформацией. В отдалении пролетали чайки. Негромко плескались волны, шелестела галька и едва слышно шумел лес. И было удивительно тепло для раннего утра. С моря дул ласковый приятный ветерок, пахнущий соленой водой.
Сон этот был необыкновенный.
