/p>
Спящим государь всея Вироссы и земель прилегающий, выглядел до того мирным, что желание пнуть братца куда-то взяло и исчезло. Во сне он шевелил губами и пускал пузырики, губы его то и дело растягивались в улыбке, а светлые реснички дрожали.
Мудрослава вздохнула.
И наклонилась.
Дернула за косу.
– Ай! – возмутился братец, косу к себе отбирая. – Совсем оторвешь, а её, между прочим, знаешь, до чего непросто крепить?
– Не знаю, – Мудрослава прижала палец к губам и огляделась.
Пусто.
Тихо.
Солнце только-только светом плеснуло. Небо серое. И на этой серости темными тенями проступают окрестные скалы.
Девки спят.
И боярыни, которых для порядку отправили, правда, выбравши из тех, что родом поплоше, а то и вовсе сироты. Сироты-то, небось, капризничать не будут.
И служанки.
– Рань несусветная, – Ярка поскреб ребро. Ночная рубаха сбилась, перекрутилась, и теперь из горла выглядывало это вот, чересчур уж мускулистое для девицы, плечо, рыжим пушком покрытое.
– Рань. Самое время оглядеться. Или тебе не интересно?
Мудрослава прищурилась.
Чтоб её неугомонному братцу и не интересно было? Вона, вскочил, рубаху обтянул, правда, резковато чересчур, отчего ткань затрещала, а плечо выглянуло совсем уж неприлично.
– Переодевайся.
Сама Мудрослава отвернулась, больше для порядку, чем из стеснения. А ведь вырос братец. Пусть и не так высок, как отец, и крепости ему не хватает. Вона, тощий весь, что кошак по весне. И взгляд такой же, задумчиво-блудливый.
Женить его надобно.
И поскорее.
Наследников опять же. Глядишь, появятся наследники, то и заговорщики попритихнут с планами своими. Вот только на ком…
Мудрослава подавила тяжкий вздох.
И вправду, что ли, смотрины устроить? Потом, после, по возвращении? Но Яр точно этакою мыслею не проникнется. Да и на кого там смотреть? Девок худородных не допустят, а кого из знатных, тех он уж не по разу и не по два видывал. Все хороши, белы и румяны, да только за каждою родичи гурьбою стоят.
Отцы да матери.
Дядья с тетками.
Племянники, племянницы и все-то, кому надобно будет помочь, услышать, подсобить… этак и державы на подсобления не хватит.
– Эх, хорошо-то как! – Яр потянулся и рубаха, слабо треснув, поползла по шву.
То ли дело иноземная какая царевна. Она, конечно, тоже при родне, но та будет далеконько, за морем, за горами, а стало быть, коли и полезет вдруг в дела чужие, то не с тою прытью.
Вот только…
Вспомнились ладхемские принцессы, на коих Мудрослава, говоря по правде, весьма себе рассчитывала. Вспомнились и от воспоминаний этих зубы свело.
Не девки, а не пойми что.
Кружева, шелка и перья. Лица размалеваны. Волосья башнею уложены, а из нее перья торчат, будто не особа благородного происхождения – хотя тут-то тоже имелись вопросы – а девка худородная, в птичник кур блюсти поставленная.
И главное, что на саму Мудрославу обе поглядывали этак преснисходительно.
Островитянка была хороша. Особенно статью. Глянешь на такую и сразу ясно, что деток родит здоровых, крепких. Да и бояре с такою связываться поостереглись бы, особливо, если б пришла она с дружиною, как водилось в старые времена. Да только глянется ли она братцу?
Тут аккурат имелись некоторые сомнения.
– Скоро ты? – Мудрослава обернулась и вздохнула.
С рубахой и сарафаном Яр как-то да сладил, а вот с косою запутался. Усевшись на полу, скрестивши ноги – вид сделался самый что ни на есть непотребный – братец неловкими пальцами пытался косу заплести.
– Вот горе-то, – Мудрослава дала по пальцам гребнем. – Сядь ровно. И скажи.
– Чего?
– Как оно тебе тут?
Коса – откуда только взял такую, драную, словно из хвоста конского сделанную – плелась легко.
– Не знаю. Места много, только пусто как-то… а тебе как? Глянулся?
– Кто?
Сердце защемило. Всю дорогу на Мудрославу если и глядел, то не жених нынешний, которого, по правде, и женихом-то назвать неможно
