и они!..
Потом, прижав молодую женщину к своему сердцу, он осушил губами последние следы слез, сиявших на ее свежем личике.
– Теперь, когда мир заключен, – продолжала Жанна с очаровательной улыбкой, – я хочу – пожалуйста, называйте меня дочерью Евы – повторить вам свой вопрос: зачем, милый Рауль, вы сегодня не в обычном своем платье? Зачем блестящий дворянин оделся в мещанский наряд?
– Все это очень просто, – отвечал Рауль, у которого было достаточно времени придумать отговорку. – Я уже говорил вам, милое дитя, что я, по несчастью, замешан в одной политической интриге и потому мое положение не совсем безопасно…
– Да, вы мне говорили об этом…
– Теперь вы, конечно, поймете, что я не имею никакой охоты погостить несколько недель в Бастилии, тем более, что разлука, которая будет следствием заточения, вероятно, не понравится и вам так же, как и мне…
– Боже мой, разумеется… – отвечала Жанна.
– Сегодня, – продолжал Рауль, – дела заставили меня быть в таких местах, где я мог встретить людей, которые меня знают; благоразумие требовало некоторых предосторожностей, и я не придумал ничего лучше, как одеться в костюм, простота которого не могла привлечь внимания…
– Вы поступили благоразумно! – отвечала молодая женщина. – Но зачем вы тотчас же не сказали мне этого?
– Я боялся испугать вас, сказав об угрожающей мне опасности.
– Неужели вы не знаете, – прошептала Жанна, – что я предпочту все беспокойства на свете ужасной для меня мысли – лишиться вашего сердца?
– Моя возлюбленная Жанна, моя обожаемая жена, – отвечал кавалер с жаром, – мое сердце принадлежит вам полностью и будет принадлежать вечно…
Примирение, как видно, было полное, и разговор продолжался в таком же буколическом роде.
Вечером у Рауля было назначено свидание с маркизом де Тианжем. Он оставил Жанну в гостиной и пошел в спальную переодеться в платье, приличное его званию.
Как только Рауль вышел, Жанна приметила довольно толстый пакет, лежавший на ковре на том самом месте, где стоял ее муж. Без всякого сомнения, эта бумага выпала из кармана Рауля. Жанна наклонилась и подняла ее, потом хотела раскрыть и пробежать глазами, но чувство деликатности остановило ее. Имела ли она право читать то, что очевидно не назначалось для нее, и не мог ли Рауль обвинить ее в нескромности, на этот раз уже не без основания? Жанна сделала шаг к спальной, чтобы отнести мужу искусительную бумагу, но ее удержало какое-то предчувствие. Она подумала, что любопытство жены относительно секретов мужа совершенно законно, и, охотно поддавшись влиянию этого рассуждения, с живостью развернула бумагу и прочла три первые строчки.
«Донесение, представленное кавалеру Раулю де ла Транблэ об особе, называющейся Антонией Верди».
– А! дело идет о женщине! – вскричала Жанна, уязвленная в сердце ревнивым подозрением. – О женщине!
Заперев наскоро дверь комнаты, чтобы Рауль не застал ее за чтением, она пробежала все донесение.
