жирными мазками черной краски. Изысканной комнате с белой мебелью и мягкими игрушками графика не подходит совершенно. Лучше бы он ангела нарисовал или феечку. Своим щедрым подарком и талантом художник явно надеялся застолбить себе место в Айюлином сердце или как минимум в ее постели, только вот ростом он не вышел, а зубы у него едва помещались во рту. В награду Айюла погладила его по голове, купила ему банку колы – и все, привет!
Она начинает подпевать и страшно фальшивит.
– Айюла! – зову я, прочистив горло.
Не прерывая танца, она поворачивается ко мне и расплывается в улыбке.
– Как дела на работе?
– Нормально.
– Класс. – Айюла колышет бедрами, сгибает ноги в коленях. – Я тебе звонила.
– Я была занята.
– Хотела приехать к тебе, чтобы мы вместе сходили на ланч.
– Спасибо, но ланч у меня обычно прямо в больнице.
– Ага.
– Айюла… – вкрадчиво начинаю я.
– М-м-м?
– Давай я нож заберу.
Танец замедляется, пока не остаются лишь покачивание корпусом и редкие взмахи руками.
– Что?
– Говорю, давай я нож заберу.
– Зачем?
– Ну… Он тебе не нужен.
Айюла обдумывает мои слова. Обдумывает не дольше, чем горит спичка.
– Спасибо, но нет. Я лучше оставлю его у себя. – Айюла ускоряет свой танец и, кружась, отворачивается от меня. Нужно попробовать другую тактику. Я беру ее айпод и уменьшаю громкость. Айюла поворачивается ко мне с недовольным видом. – Ну что такое?
– У себя нож держать не стоит. Вдруг полиция с обыском к нам нагрянет? Лучше в лагуну его брось – так меньше шансов, что тебя поймают.
Айюла скрещивает руки на груди и прищуривается. Мы буравим друг друга взглядами, потом она со вздохом опускает руки.
– Кореде, этот нож мне очень дорог. Это все, что у меня от него осталось.
Кто-то другой, может, и поверил бы ее сантиментам, но меня таким спектаклем не проведешь. Способна ли Айюла на настоящие чувства – еще большой вопрос.
Интересно, где она прячет нож? На глаза мне он попадается только вонзенным в окровавленное тело, а порой я и такие моменты пропускаю. Почему-то не верится, что Айюла решилась бы орудовать другим ножом. Кажется, на убийства ее толкает конкретно этот нож. Хотя что тут невероятного? Кто сказал, что у предметов не может быть собственной воли? Или что предметом не управляет воля его прежних хозяев?
Отец
Нож Айюла унаследовала от него (под «унаследовала» я подразумеваю «забрала себе, прежде чем его тело остыло в могиле»). Желание забрать его вполне понятно: тем ножом он очень гордился.
Хранил он его в ножнах, запертым в ящик стола, но, когда приходили гости, непременно доставал, чтобы похвастаться. Держа изогнутое девятидюймовое лезвие кончиками пальцев, он демонстрировал черные
