крестик. Даже не проводя опознания, Аполлон Бенедиктович мог поклясться – крестик принадлежит убитому Камушевскому. Но откуда он у дамы в черном, и откуда она сама взялась?
Сплошная чертовщина вокруг творится, но сворачивать с выбранного пути Палевич не собирался.
Она сидела напротив, закрыв лицо ладонями, и всхлипывала. Она же еще ребенок, маленький дурной ребенок, который сам не понимает, в какое дерьмо вляпался. Вляпалась. А ему что делать? Сидеть и смотреть?
– По голове ее погладь. – Присоветовала Сущность. – И расскажи заодно, что наркотики – это бяка.
Сущности Тимур посоветовал заткнуться, но вот проблемы Никиных слез это не решило.
– Ну… Перестань… – Мысли заметались, подыскивая подходящие к случаю слова. – Не плачь. Все хорошо будет. Ну…
Он и сам не понял, как и когда получилось, что она плакала уже, уткнувшись мокрым носом в его плечо, каштановая, с рыжеватым отливом, макушка подрагивала, а от слез промокла майка.
– Ну, ладно тебе, пройдет же…
Прошло. Гадкая девчонка в последний раз шмыгнула носом, и в следующую секунду острый кулачок врезался в печень. Это было больно! Это было чертовски больно!
– Ну, утешил крошку? – Ехидно поинтересовалась Сущность.
– Иди ты… – Прошипел Тимур. Вслух. Он бы еще добавил, за шесть лет словарный запас значительно расширился, но слова застряли в глотке.
– Ты! Ты иди! Ты – сукин сын! Урод! Ублюдок! Сволочь!
– Да, давай, иди успокой ее. – Хихикал голосок в голове. Сущность веселилась вовсю, а вот Тимуру было не до смеха. Верно говорят, не спешите творить добро. Вот пожалел он ее вчера, к себе приволок, спать уложил, по утро чаем напоил, и где, спрашивается благодарность?
Ника стоит, прижимаясь спиной к холодильнику, и орет на него. Она орет на НЕГО! В его же квартире! Да выпороть ее следовало, еще вчера, или, на худой конец, утром, а то, ишь, разоралась. И глазищами своими, того и гляди, дырку пробуравит. Зеленые они у нее, ведьмины…
К черту подобные мысли!
– Вали отсюда.
– Что? – Она тыльной стороной ладони вытерла нос. И ладонь вытерла, о его, между прочим, занавеску.
– Вали, говорю. – Внятно повторил Тимур. – Отсюда. Пока задница целая.
– А то что?
– А то выпорю.
– Ты… Ты…
– Я – это я. А ты – это ты. Понятно?
Она вдруг схватилась руками за голову. Ну, что опять? Больно, да? Но Салаватов, наученный горьким опытом, не шелохнулся. Пусть она хоть по полу катается, больше он на эти женские уловки не попадется.
– Как ты сказал? Ты – это я? Я – это ты. Астры. Смех. Лара. Она сказала, будто я – это она. Нет, не так, будто она – это я. Лара сказала… сказала, что я виновата, что, если бы скорую вызвала, если бы догадалась в комнату заглянуть, она бы выжила. А я специально не заглянула, поэтому виновата! – Голос перешел в скулеж. – А я не виновата! Не виновата!
– Не виноватая я, он сам ко мне пришел. – Тимур
