его задание. Не теряя времени, ротный поднялся во весь рост и крикнул что есть мочи:
– За мной, в атаку! Вперед! – и бросился, увлекая за собой бойцов, как будто очнувшихся от сна, уже, казалось, насмерть пристывших к земле. Вначале нестройное «Ура!» превратилось в надрывное «У-а-а!», а потом переросло, многократно усилившись, в более подходящее в эти минуты «А-а-а!», которое стремительно и угрожающе безжалостно покатилось в сторону немецких окопов.
Постоянно ожидавшие этой атаки немцы всё же на некоторое время растерялись, неожиданно утратив свою мощную огневую поддержку. Этого хватило большей части бойцов роты преодолеть расстояние до немецких траншей, несмотря на трескотню шмайсеров и взрывы немецких гранат. Началась рукопашная схватка.
В это время Ванька Полуэктив мчался, полусогнувшись и петляя между кустами, к брошенному у балки Кривошеину. Это решение Иван принял уже без больших колебаний, рассудив, что с ПТР и боеприпасами он один по снегу не сможет бежать, попросту не хватит сил. К тому же он оставил свою винтовку и вторую сумку с патронами возле младшего сержанта. Но самое главное, он бросил раненого командира, хотя и по его же приказу.
Начав бежать, Иван услышал непонятные отрывистые свистящие звуки, которые, как ему казалось, неслись мимо него со всех сторон. Только по срезаемым веткам на кустах он догадался, что это свистят пули. Но даже поняв эту разнобойную песнь смерти, он не стал падать на землю и укрываться. Просто он всё ещё был мальчишка, у которого не было выработано чувство самосохранения и опасности.
Добежав до Кривошеина, Иван упал рядом с сержантом и увидел, что тот в сознании и вопросительно смотрит на него, скрипя зубами и как-то зло постанывая, видимо, изо всех сил пытаясь не показать мальчишке свою слабость.
– Всё в порядке, я подбил БТР, наши уже в немецких окопах, сейчас перевяжу, – быстро выпалил Иван, предупреждая все возможные вопросы командира.
Превозмогая боль, Кривошеин изобразил подобие улыбки, потом, не находя сил для слов благодарности, просто приподнял вверх большой палец левой руки.
Потом выдавил:
– Моим ремнём перетяни руку на плече и больше ничего.
Полуэктив уже рассмотрел, что из рукава ватника сержанта торчит большой осколок немецкой мины.
Ванька не без усилий добыл сержантский ремень, примерил его на здоровой руке наводчика, штыком проковырял в ремне дырку и начал самое для него трудное: по возможности не причиняя боли, перетянуть раненную руку Кривошеина. Во время этой операции Кривошеин ненадолго вновь отключился. Видимо, боль в руке была просто невыносимой.
Очнувшись, сержант тихо приказал Ивану:
– Оставь меня тут, Ванька, а сам вперёд за ротой, только ПТР сюда подтащи, а сам с винтовкой дуй.
– Хорошо, Тихон Матвеич, – опять по-неуставному сказал Иван, – я обязательно с ребятами вернусь за вами.
Когда Полуэктив
