перемена была столь ошеломительной, что Аннев до сих пор чувствовал смущение и толком не понимал, как к ней относиться – с радостью или подозрением.
– Нашла, – прошипела Гвендолин сквозь стиснутые зубы. – Я вижу, где аклумера вросла в твои дух и плоть.
Она медленно выдохнула и, чуть приоткрыв глаза, начала выводить на золотой коже какие-то знаки.
– Ворожейное ремесло, – пояснила она между энергичными вдохами, – подразумевает движение тела. Совершая определенные жесты, мы призываем магию – ту, что скрыта внутри нас, и ту, что нас окружает.
Она поднялась со стула и, оплетя руками протез, принялась раскачиваться, выписывая собственным телом почти такие же узоры, что покрывали поверхность артефакта. Женщина словно исполняла какой-то ритуальный военный танец.
– Если мне удастся убедить металл, что он не является частью тебя… если я смогу вытянуть аклумеру, проникшую в твое тело, и вернуть ее обратно в руку…
На лице Долин выступили капельки пота. Она крепко сжала челюсти и склонила голову набок. Локти задрожали. Пальцы заскользили по огромному протезу, шершавые ладони обхватили его и потянули вниз…
И тут Аннев вздрогнул, почувствовав, как глубоко внутри предплечья, даже не в плоти и костях, а где-то намного глубже, произошло движение – словно дернули за оголенный нерв, – и его мгновенно накрыла волна чудовищной боли, как будто саму его душу рвали на части пылающие огненные когти. И в этой агонии ему привиделось нечто невероятное: будто он стоит на краю какого-то поля, а вокруг беснуется целая армия уродливых монстров. На другом краю он видит молодого человека, в руках которого сияет серебряный посох. Вдруг из посоха вырвалась молния. Она вонзилась в Аннева, а следом на него обрушилась волна ревущего огня. Рыча от боли и отчаяния, Аннев поглотил магию и попытался ударить ею по своим врагам…
Вдруг картинка перед глазами снова резко переменилась, и от увиденного у Аннева чуть не остановилось сердце. Из его золотой руки вылетела кроваво-красная молния и, врезавшись в Долин, отбросила ее к стене. Раскаленный воздух наполнился запахом жареного мяса.
– Боги! – вскрикнул Шраон и бросился к Долин. – Гвен, ты жива?
Орванийка, дрожа всем телом, медленно встала на ноги. Она дышала хрипло, урывками, но в целом, казалось, не пострадала.
Однако, когда Долин подняла руки, Аннев понял, что это не так. Грубые ладони покрывали ожоги в виде хитроумных узоров и таинственных слов, что украшали Длань Кеоса. На одной из ладоней чернели контуры боевого молота, парящего над наковальней, от которого все еще поднимались тоненькие струйки дыма; на второй – оказалась выжжена надпись, и, несмотря на то что буквы отпечатались на коже в зеркальном отражении, Аннев без труда разобрал слова: «MEMENTO SEMPER. NUMQUAM OBLIVISCI».
– П-прости, – заикаясь пробормотал Аннев. – Я не хотел…
Долин выставила вперед обожженные ладони, делая ему знак умолкнуть.
– Я сама виновата, –
