в своем доме, на своей кухне, оборачивается и обнаруживает, что человек, которого она впервые увидела пару минут назад, наставил на нее пистолет, бурная реакция вполне естественна. Кэрри почувствовала, как машинально округлились ее глаза, как мозгу понадобилось время на осмысление ситуации, чтобы подтвердить, что все это правда.
Он прищурился, словно спрашивая: «Серьезно? И это все?»
В ушах Кэрри отдавался стук сердца, а по спине с головы до пят пробежал холодок. Все ее тело, все существование свелось лишь к ощущению этого гула.
Но это – ее дело. Она не обратила внимания на пистолет и смотрела только на человека – и ничего ему не выдала.
Элиза, воркуя, снова с визгом бросила колечко на пол. Сэм шагнул к ребенку. У Кэрри невольно раздулись ноздри.
– Сэм, – сказала она спокойно и медленно. – Я не знаю, что вам нужно. Но можете брать. Что угодно. Я сделаю что угодно. Только, пожалуйста… – голос надломился, – …пожалуйста, не трогайте детей.
Хлопнула входная дверь. Горло стиснуло паникой, и Кэрри с трудом набрала воздуха, чтобы закричать. Сэм взвел курок.
– Мам, а папа уже уехал? – крикнул из другой комнаты Скотт. – Его машины нет, можно играть дальше?
– Скажи, чтобы он пришел сюда, – сказал Сэм.
Кэрри закусила нижнюю губу.
– Мам? – с детским нетерпением повторил Скотт.
– Сюда, – сказала Кэрри и закрыла глаза. – Подойди скорей сюда, Скотт.
– Мам, а можно на улицу? Ты сказала, что можно… – Скотт обомлел, увидев пистолет. Посмотрел на маму, на пистолет, снова на маму.
– Скотт. – Кэрри поманила его. Мальчик, не спуская глаз с оружия, подошел к ней, и она подтолкнула его себе за спину.
– С вашими детьми все будет в порядке, – сказал Сэм. – Или нет. Но это уже зависит не от меня.
У Кэрри снова раздулись ноздри.
– А от кого?
Сэм улыбнулся.
Билл чувствовал на себе взгляды.
Это все форма. У нее есть такой эффект. В ней он казался выше.
О Билле можно было сказать многое, но любой бы подтвердил, что в первую очередь он приятный человек. Учителя и тренеры, потом девушки, с которыми он встречался, родители его друзей. Все знали, что Билл – приятный парень. Он против этого не возражал. Он и правда такой. Но стоило надеть форму, как что-то менялось. Слово «приятный» на ум уже не приходило. Все еще оставалось в списке. Но его оттесняли другие слова.
Пока он шел мимо бесконечной очереди на проверке паспортов в международном аэропорту Лос-Анджелеса, на него все оборачивались, но стоило им глянуть на фуражку и галстук, как первоначальное возмущение превращалось в любопытство. Люди так больше не одеваются. Это пережиток тех времен, когда полет считался редкой роскошью, важным событием. Форму не меняли специально, чтобы сохранить некую старомодную таинственность. Она вызывала уважение. Доверие. Заявляла о чувстве долга.
Билл подошел к одинокой сотруднице службы безопасности, сидящей за стойкой
