примера, если тебе так уж хочется знать.
– Брейнио?
– Ага.
– А можно поподробнее?
– Попо-что?
– Что такое брейнио?
– Брейнио повсюду, куда ни глянь. Брейнио. Брейнио.
– Да, но что это?
– Брейнио. Это как радио или телевизор, только у человека в мозгу.
– А, типа передачи транслируются прямо в голову?
– Все только и говорят о брейнио.
– В будущем.
– Ага.
– У вас в будущем тоже будет брейнио в голове? – спрашиваю я.
– Нет. Когда брейнио изобретут, я уже умру.
– А.
– Мне ж сто двадцать девять лет. Ты совсем уже ку-ку, на хрен?
– Да. Точно. Значит, вы помните то, что произойдет после вашей смерти?
– Не очень много и не очень хорошо. Это называется брейнио. Все ток и говорят, что о брейнио.
– Понятно. Что еще вы помните из будущего? – спрашиваю я.
– Машины будущего.
– Как они выглядят?
– Серебряные. Все ток и говорят об энтих самых серебряных машинах. Серебряные машины то, серебряные машины се.
– И что о них говорят?
– Я се купил машину будущего, такие дела. Слушь, она серебряная. Остальное малец расплывчато. Потому что это будущее.
– У этих машин будущего есть какие-то необычные характеристики?
– Они летают. Еще могут плавать, если захочешь.
Внезапно мне начинает казаться, что эта серия вопросов ни к чему не приведет, поэтому я сдаю назад.
– А почему бы нам теперь не поговорить немного о прошлом?
– А почему бы, собсно, и да.
– Хорошо, отлично. Вы до сих пор работаете, Инго?
– На пенсии.
– И где вы работали?
– Был уборщиком в школе для слепых, глухих и немых здесь, в Сент-Огастине.
– Когда вы начали там работать?
– Шесть утра. Кажный день. И в дождь, и в зной.
– Нет, я имел в виду год.
– Ох. Господи. Кажись, тысяча девятьсот двадцатый. Или навроде того.
– И вы работали там всю жизнь?
– До 1995-го.
– Это семьдесят пять лет.
– Я не считал.
– Я посчитал, – говорю я.
– Как скажешь.
– Серьезно.
– Поверю тебе на слово.
– Точно семьдесят пять.
– Ладно.
– Хотите, посчитаю на калькуляторе?
– Я забыл глазели на лестнице, когда упал.
– Вам нравилась работа?
– А то. Добрые люди. Хорошо ко мне относились.
– Хорошо. Это хорошо.
– Мне по душе быть со слепыми и глухими.
– Почему?
– Сложно
