перепелочка, останься с нами, чтобы в воздухе дрожали свежие утренние росинки, чтобы осиротевшие души наши не боялись писклявых аппаратов блока интенсивной терапии, чтобы никого не увезли ночью на каталке в морг. Потерпи, Танечка, дай только времени сделать свое дело: вернется и здоровье, и добрая закалка, и молодецкая выправка».
«Не уходи, доченька!» – безмолвно взывали шесть скомканных простыней, шесть несвежих наволочек, шесть воскресших тел, спорящих с болезнью.
Июль 2019 Ялта – Гомель
Считалочка
– Это мне, а это тебе, это тебе, мне, мне, опять мне, – нашептывала десятилетняя Алинка, облизывая пересохшие губы.
Ее глаза страстно блестели, вид шоколадных конфет кружил голову и заставлял всякий раз, вычленив новую яркую обертку из десятка других, уже примелькавшихся, дурацки улыбаться, показывая острые клычки. Если бы кто-нибудь сторонний в этот час мог видеть ее всегда бледное лицо с испариной на высоком лбу – ужаснулся бы – не ребенок, зверь!
– Мне, мне, тебе, – Алинка определяла для себя шоколад, брату вверяла невкусную испробованную ею же карамель, облизанную и помещенную обратно в бумажную обертку.
– Ну, мам, – захныкал восьмилетний Сереженька, не совладав с бесчинствами сестры. – Она снова жульничает!
– Ничего я не жульничаю, все по-честному, такая считалочка. Подрастешь, тогда сам считаться будешь, а пока я здесь главная!
– Мама!
Сереженька расстроился, злые слезы обиды потекли сначала по щекам, потом, добравшись до пухлых губ, окропили их горьковатой солью, от чего мальчику сделалось и вовсе скверно. Не сдерживая себя, он по-девчачьи запричитал на всю квартиру.
– Чего орешь-то? – в зале, где пискляво надрывался Сережа, и хихикала над его горем старшая сестра, все это время стояла молодая женщина. При других обстоятельствах ее можно было бы назвать красавицей, но засаленный халат, изъеденные хлоркой руки, подпирающие бока, и полусонные глаза, следящие за возней детей на ковровых орнаментах пола, поселяли в облике женщины некую незаконченность, незаштрихованность. К тому же, когда она всякий раз ухмылялась, завидев, как Алинка ловко подкидывает брату леденцы, лицо ее становилось схожим со звериным выражением лица дочери.
– Мама, – всхлипывал мальчик, – она лгунья!
– Нет, – мотала головой Алинка, – все по чести, мне конфета, ему конфета!
– Сыночек, – улыбнулась их мать, – правда же, все по чести, а если что и не так, уступи сестре, она девочка!
– Все еще делите, и никак? – в дверном проеме тенью возник отец детей. – Эх, Антонина, Антонина, чему только детей учишь?
– Венечка, так скоро из магазина пришел? Сейчас ужинать будем! Купил курочку? – еще шире заулыбалась женщина.
Дети больше не волновали ее, вниманием владел пакет в руках мужа,
