это органично смотрелось на фото, а не так, как я привык – что моё лицо трещало по швам.
Но я ведь хотел в будущем превзойти своего отца, верно? Поэтому улыбаемся и машем.
Сидя на диване в гостиной и ожидая, пока команда журналиста настроит камеры, я обвёл взглядом присутствующих.
Мама поправляла вазу с огромными белыми цветами. По-моему, она сказала, что это гортензии. Папа, облаченный в один из своих многочисленных тёмно-синих костюмов, переговаривался с Чарльзом, тоже одетым с иголочки. Шейла сидела слева от меня, уткнувшись в телефон.
А я, нетерпеливо притопывая ногой, мечтал выбраться отсюда и поехать в стриптиз-клуб, где сегодня мы собирались отмечать день рождения Серхио.
Вообще, подобные съёмки в преддверии кампании отца для всей нашей семьи привычны. Отец построил впечатляющую политическую карьеру и совершенно точно не собирался уходить на покой. Как он сказал, должность мэра для него не предел, но пока двигаться дальше он не мог из-за бюрократических особенностей, поэтому решил пойти на второй срок.
Когда я был маленьким, то обожал его публичные выступления. Тогда он ещё работал в городской администрации и имел намного меньше власти, но каждые выступления сопровождались банкетом, где я отрывался на полную катушку. Позже, уже в подростковом возрасте, ощутил на своей шкуре преимущества статуса моей семьи. Со мной многие хотели дружить, учителя не спешили снижать баллы за невыполненные задания, а девочки мечтали познакомиться поближе. Тогда я и понял, что тоже хочу стать значимым, а не просто почивать на лаврах отца. Безусловно, фамилия помогала мне продвигаться намного быстрее в выбранном направлении, чем обычным парням. Ну извините. Я не выбирал, в какой семье родиться. Поэтому пользовался благами на полную катушку.
И всё было бы прекрасно, если бы не одно «но».
Папин статус наложил отпечаток на его поведение в домашней обстановке. То есть моими первыми детскими воспоминаниями были отнюдь не родительские тёплые руки и подбадривающие улыбки, а постоянные переговоры, с которых меня прогоняли, чтобы я не мешался под ногами. Или званные ужины, на которых мне запрещалось громко разговаривать и вести себя согласно своему возрасту. Или папины совещания, которые всегда заканчивались слишком поздно, высасывая из него все соки, что он уже был не в состоянии уделить мне внимание.
Мама же всегда была где-то. На приёмах, занятиях по теннису, выставках, с папой в командировках, каких-то курсах… То есть, родив меня, она не стала матерью в привычном смысле слова. Я был предоставлен сам себе, и мной занимались нанятые воспитатели, няни и домработницы. А мама, вернувшись из очередной поездки, оценивала плоды воспитания и давала обратную связь, если ей что-то не нравилось. В какой-то момент я осознал, что являлся скорее проектом для своих родителей, нежели сыном. К тому моменту уже появилась Шейла и также отчаянно нуждалась во внимании.
Впервые я это заметил, когда ей было около четырёх и она нарисовала рисунок, олицетворяющий нашу семью. На нём, конечно,
