вообще часто сокрушалась, по поводу и без. Чаще, конечно, без.
Расплатившись с извозчиком и сойдя с омнибуса, Алексас уставился на особняк, розовый, как кукольный домик. Над окнами светлела лепнина – старомодные греческие нимфы и сатиры. Тетушка всегда старалась шагать в ногу со временем, так что пару египетских криосфинксов, сделанных на заказ, всё же установила, но у входа, по обе стороны от перил. Алексаса они встретили безучастными взглядами.
В холле немногословный лакей предложил сменить обувь на домашнюю. Алексас не сразу понял, чего от него хотят, – на-столько привык к калошам. Но тетушка придерживалась куда более барских привычек, чем жители доходных домов. Надо ведь, говорила она иногда, оправдывать титул: графини на улице не валяются и калоши не носят! Так что у входной двери всегда стояли мягкие тапочки – их заказывали прямо с Востока, за сумасшедшие деньги, как и любимые графиней шелковые халаты.
Лакей очень доходчиво повторил сказанное и, когда проблема решилась, повел Алексаса на второй этаж.
Внутри дом оставался кукольным – не ослеплял роскошью, но давал понять, что хозяева вполне себе смыслят в последних веяниях моды, губа у них не дура. Стены оживляли цветные пятна картин; золотистые виноградные лозы ползли по лестничным перилам, а люстры походили на гроздья горного хрусталя. Но это все – приятный фасад. Главное таилось в покоях старой графини.
Тетушка очень тщательно готовилась к смерти. Ушебти, ушебти, ушебти – на полках и на комодах, на полу и в изголовье кровати стояли сотни разноцветных, в основном лазуритовых статуэток. Подаренные на дни рождения, купленные или сделанные на заказ, они, будто муравьи, сбежавшиеся на сахар, заполонили всё. В сундуках кучами лежали заупокойные амулеты в таком количестве, что крышки не закрывались: бусины, ожерелья, спинки драгоценных скарабеев и золотые кресты-анкхи блестели в пламени свечей – тетушка любила легкую архаику, – превращая обычную спальню в сокровищницу Али-Бабы.
Прямо за кроватью, надежно прикрепленный к стене, висел бежевый саркофаг – подарок на восьмидесятилетие. Стенки его пестрели золотыми заклинаниями, иероглифами, цветными изображениями богов и похоронных процессий. Лицо этого внутреннего саркофага – самого маленького из всех, куда помещали покойника, – с точностью до морщинки повторяло тетушкины черты. Половина Санкт-Петербурга о таком могла только мечтать.
Тетушка готова была умереть – и с трепетом ждала этого момента. Загробная жизнь виделась ей в тех сладко-розовых красках, в каких ребенку грезится только-только открывшийся магазин шоколада господина Адольфа Си́у, где каждая конфета – что произведение искусства в красочной упаковке.
– Когда ты избавишься от этой жуткой терракотовой рубашки?! Это же не цвет, а издевательство над цветом!
Алексас к таким приветствиям уже привык, так что просто улыбнулся.
– И вам доброго утра, тетушка. Лекарства будут готовы… через несколько дней. Я принесу.
– О! Отлично, Алексас, отлично, деньги я тебе
