правовой мысли, отметив свой 75-летний юбилей, принял твердое решение прекратить научную деятельность. Но, к счастью, под влиянием друзей эта решимость вскоре улетучилась. Все его работы после этой даты опубликованы в Казахстане, в основном в выпусках сборника «Гражданское законодательство: Статьи. Комментарии. Практика». Темп подготовки статей О. С. Иоффе был настолько высок, что, подгоняя каждый выпуск под готовность его статей, за один год было издано 5 выпусков, хотя до этого предполагалось, что в результате больших усилий ежегодно можно выпустить от силы 2–3 номера. Быстрота публикаций в Алма-Ате приводила его в восхищение.
Издание работ этого автора было непростым делом. О. С. Иоффе представлял работы в рукописном виде, написанные весьма трудным почерком. Мы перепечатывали рукопись и посылали в США на сверку. После корректуры процесс повторялся. Времени это занимало много, однако результат себя полностью оправдал.
Любопытно взглянуть на то, как возникали замыслы отдельных работ. Несколько лет назад я заехал к О. С. Иоффе и жил в соседней квартире, которую он снял для меня. Утром я приходил к нему, и он приступал к размышлениям о праве, политике, экономике постсоветского периода. Разумеется, в разговорах присутствовали какие-то мелкие бытовые вещи. Зашел разговор о плохой американской еде, и он с ностальгией вспомнил, что когда мог самостоятельно водить машину, то часто в одном хартфордском русском магазине покупал селедку и настоящий черный хлеб. Я решил доставить ему удовольствие, выяснил, где находится этот магазин, вызвал такси и поехал за селедкой. Надо сказать, что дом гостинично-санаторного типа для достаточно состоятельных пенсионеров, где проживал Олимпиад Соломонович с супругой Евгенией Лазаревной и домработницей Барбарой, расположен в лесу, весьма далеко от города и от каких-то других жилых массивов, поэтому кататься пришлось долго. Путь к нужному магазину был указан мне неточно, негр-таксист с удивлением взирал на пассажира, которого не устраивала голландская и норвежская селедка и упрямо, почти 3 часа, ищущего какую-то особую русскую селедку. Наконец, кто-то указал на якобы русский магазин. Я без надежды зашел туда и спросил, есть ли у них селедка из России. В ответ услышал: «А вы будете брать»? Ответ говорил сам за себя: я нахожусь в нужном месте. И вот с набором всех мыслимых видов селедок (скажу прямо – наша была самая вкусная), черным хлебом, луком и картошкой я появился у Иоффе. Нужно было видеть его детскую радость. Мы отказались от ресторанного обеда. Барбара быстро соорудила соответствующий стол. Я воспользовался приподнятым настроением Олимпиада Соломоновича, усиленного казахстанским коньяком (Олимпиад Соломонович имел сложную теорию о пользе коньяка при диабете, которым он страдал, и излагал преимущества этого способа лечения, бросая при этом поучительные взоры на строгих жену и домработницу, до сознания которых эти очевидные преимущества никак не доходили), и стал расспрашивать его о людях, окружавших его на протяжении долгой жизни. О. С. Иоффе рассказал о многих известных ученых, давая им развернутые характеристики, с оценкой их сильных и слабых сторон, иногда сопровождая тонкими характеристиками личных особенностей. Это были захватывающие рассказы, сродни портретным зарисовкам таких мастеров, как историк академик Е. Тарле или литературовед профессор И. Андронников. Я попросил его написать воспоминания, но вначале согласия не получил, и лишь после многократных последующих настояний согласие было получено. Так появилась работа «Мои учителя». Результат получился очень интересный, но, все же, на мой взгляд, проигрывающий в сравнении с устными рассказами за счет почти полного исключения критических оценок научной специфики творчества героев этих рассказов и упоминания о вполне невинных или извиняемых их человеческих недостатках.
Когда Олимпиад Соломонович работал профессором в Хартфорде, я попал к нему на лекцию по римскому праву, после которой во время прогулки он поделился мыслями об особенностях профессорской работы в США, трудностях, с которыми он столкнулся, начав преподавать в Америке. Основной сложностью был язык. Английская разговорная практика была мала. Идя на лекцию пешком, приходилось всю дорогу прокручивать в памяти текст предстоящей лекции. Во время лекции в вузах США принято задавать вопросы, и это была другая трудность. Вопросы задавались в самой непринужденной форме: сокращенные, в которых для коренного американца отсутствующие части подразумевались, с использованием необычных идиом, с разной дикцией и акцентом. Понять вопрошающего было нелегко, а часто переспрашивать – неловко.
Еще одна вещь вызывала поначалу, по признанию Иоффе, у него дискомфорт. Это выставление в конце года студентами оценки работы преподавателя. Оценки Иоффе были высокими, но обязательно находились один-два студента, которые оценивали его лекции низко. Возможно, причиной этого был несовершенный английский язык или другие обстоятельства. Помню, как во время захвата «Норд-Оста» мы с женой были в Лондоне и какой-то весьма по виду приличный англичанин средних лет, услышав русскую речь, смотрел на нас с нескрываемой ненавистью, его не сильно успокоило и то, что мы из Казахстана. Он оказался бывшим морским офицером с твердым убеждением,
