Мы все немного у жизни в гостях. Сборник

      То ли цыкнула мать над шалостью

      И нахмурилась от усталости,

      То ли корень прирос к окончанию,

      То ли скрыпнули створы Татьянины,

      То ли Богу шепнула уродица:

      «Отче, родинка выпала с Родины!»

      Но заплакала церковь Мценская

      Над головушкой Вознесенского.

      Аве, Оза…

      «Бойтесь Иосифа Бродского!

      Его криптогенный разум

      Гордиев узел плотский

      Сéчет стихом-Александром.

      Ахматова (слышали новость?)

      берёт его на поруки.

      Анна Андреевна, Бродский –

      окололитературный трутень!

      Его писанина – мóрок.

      Он жерновами двустрóчий

      Музы свободный росчерк

      сжимает до боли в точку!»

      «Если не чувствовать боли,

      кто через век поверит,

      что жили не только моли

      в складках сгнивших материй…»

      Иосиф раскурил заначку,

      стряхнул неаккуратно пепел

      и тронул ящерицу-рифму.

      Она казалась неживою,

      лишь глотка втягивалась мерно

      при каждом вздрагивании кожи.

      «Дела! – сказал себе Иосиф. –

      Скрипит в уключинах Харона

      Трахея рифмы сладкозвучной…»

      Когда в имениях Хрущёва

      О красках рассуждал бульдозер,

      И нормой главного закона

      Был гнев партийно-всенародный,

      Собрал Иосиф всё, что было,

      А было Йоське двадцать лет.

      И фрезеровщика кормило

      Сменил на прозвище «поэт».

      Но норма главного закона

      Была завистливой и жадной.

      И фрезеровщики поэту

      За тунеядство дали срок.

      Сто-оп!

      Тунеядство – выше нормы.

      Оно, как воз телеги смрадной,

      Парит!

      И чувствуется лето

      Сквозь кучи смёрзшийся кусок.

      Ну вот и всё. Молчит Иосиф.

      Умолкла избранная лира.

      Ведь всё кончается когда-то,

      Как день, как ночь, как мы с тобой.

      Но что так ум и сердце просят

      Привстать над дерзостями мира,

      Вчитаться в «Сретенье»[2] и плакать –

      Алкáть над Йоськиной судьбой?..

      От планетарных притяжений,

      Кардиограмм сердцебиений,

      Не начатых стихотворений

      (недолетевших НЛО),

      Остался на бумаге росчерк,

      Машинописная строка

      И дней дождливых облака,

      Венеция…

      И остров Мёртвых[3].