вышла из Баз Хауса уже после того, как солнце скрылось за горизонтом, и хотя радостная новость о том, что госпожа Худа поручит ей еще больше заказов, очень бодрила, Ализэ снова тревожили ее руки. За этот изнурительный день на и без того разодранных ладонях появились новые раны, а перевязки отсырели и отяжелели от крови. Ализэ, которой предстояло сшить еще пять платьев в дополнение к ее привычным обязанностям, руки были нужны как никогда – а это означало, что поход к аптекарю не мог ждать до завтра.
На ноющих ногах девушка пробиралась сквозь вечерний снегопад, прижимая руки к груди и уткнувшись подбородком в воротник. Мокрые волосы покрылись инеем, непокорные пряди развевались на ветру.
Ализэ уже успела посетить местный хамам, где смыла с тела накопившуюся за день грязь. Она всегда чувствовала себя лучше, когда была чистой, и хотя подобные походы утомляли, это того стоило. К тому же ночной воздух бодрил, а холодный ветер, обдававший непокрытую голову, помогал сосредоточиться. Острота ума была просто необходима, когда Ализэ выходила на улицы по ночам, ведь она прекрасно понимала, какие опасности таят в себе отчаянные незнакомцы в темноте. Девушка осторожно ступала по камню, стараясь не шуметь и держаться поближе к свету.
Тем не менее, игнорировать суматоху вокруг не получалось.
Люди что-то скандировали, кто-то пел, кто-то кричал – и все были слишком пьяны, чтобы их слова можно было разобрать. Здесь плясали целые толпы, и все пытались удержать на возвышении то, что оказалось чучелом – соломенной фигурой с нахлобученной на ней железной короной. Посреди дороги сидели группы людей, спокойно курившие кальяны и пившие чай, хотя вокруг тряслись кареты и ревели лошади, а из плюшевых салонов экипажей, крича и размахивая кнутами, то и дело появлялись дворяне.
Ализэ прошла через облако абрикосового дыма, отпихнула от себя вечернего торговца и протиснулась сквозь узкую щель в группке людей, весело смеявшихся над историей о ребенке, который поймал змею руками и в восторге снова и снова окунал ее голову в миску с йогуртом.
Ализэ втайне улыбнулась.
Некоторые люди, заметила она, несли таблички – одни держали их высоко, другие тащили за собой, словно собаку на поводке. Она попыталась разобрать начертанные слова, но в тусклом мерцающем свете ничего нельзя было разобрать. Одно Ализэ могла сказать наверняка: это веселье и безумие было несвойственно даже для столицы, и на мгновение любопытство девушки попыталось взять верх над здравым смыслом.
Но она подавила его.
Незнакомцы пихали ее локтями, некоторые хватали за сноду, смеялись в лицо, наступали на юбки. То, что слуг презирают больше остальных, Ализэ усвоила уже давно. Другие работницы охотно снимали сноды в общественных местах, опасаясь привлечь нежелательное внимание, однако Ализэ так рисковать не могла; она была уверена, что за ней охотятся, но не знала, кто именно, и потому не ослабляла бдительность.
Ее лицо, к сожалению, запоминалось очень легко – оно было редким исключением; обычно различить джинна и глину на вид было трудно, поскольку джинны еще тысячи лет назад вернули себе не только
