Качели (сборник). Полина Дашкова

      Влажен воздух, низко небо,

      Бедный тополь у окна.

      Вот окончена поэма,

      А кому она нужна?

      Соль дождя и горечь дыма,

      Голых веток пантомима,

      Ветер, форточки хлопки,

      В ящике черновики.

      Черный кофе в белой чашке,

      Драгоценные бумажки,

      Черных строчек теснота,

      А за краешком листа,

      За бумажною границей

      Тот же тополь узколицый,

      Но уже не дождь, а снег,

      Но уже не тьма, а свет,

      Жизни жалобная малость,

      Белый космос, черный хаос,

      Черный космос, огоньки,

      Пауки и светляки,

      Крошки, грязные стаканы,

      В темной баньке тараканы,

      Звон разбитого окна,

      Запах жареного сала…

      Я поэму написала,

      А кому она нужна?

      1996 

      Рассказы и очерки

      Просто депрессия

      Все чуждо нам в столице непотребной:

      Ее сухая черствая земля,

      И буйный торг на Сухаревке хлебной,

      И страшный вид разбойного Кремля.

      Все началось со старого Арбата. Эту уютную, милую улицу превратили в лубочное торжище, в многослойную расписную матрешку для магазина «Березка».

      Сначала было даже забавно: конечно, это уже не Арбат, но нечто новенькое, небывалое, нечто вроде московского Монпарнаса. На Арбате рисуют, пляшут, поют, читают стихи, а также торгуют всяческой «рашен клюквой». Разве не весело? Разве плохо? Бог с ней, с милой, старинной московской улицей.

      Однако веселье не состоялось. Как-то вышло все натужно, пошловато. То ли дембельским альбомом, то ли блатным надрывом запахли все эти стихи-картинки. Монпарнаса не получилось, но и Арбата не вернешь.

      Примерно тогда же появился и Рижский рынок – в новом своем обличии, место совершенно непристойное, опасное. Поговаривали, что там можно купить не только автомат Калашникова, но и пулемет, и пушку. Интеллигентные москвичи при одном лишь упоминании о Рижском рынке брезгливо морщились: экая гадость. Многие так и не побывали там ни разу, а зря. Именно Рижский рынок оказался эскизом будущей Москвы, всей Москвы. Именно там кооперативные ларьки стали преображаться в коммерческие с яркими колониальными товарами и фантастическими ценами. Именно там можно было заметить совершенно новый для Москвы спортивно-уголовный тип молодых людей с выбритыми затылками, в кожаных куртках на саженных плечах, в просторных, болтающихся между ног брюках.

      Эти молодые люди ничего не продавали, не покупали, просто фланировали группами и поодиночке, куря длинные коричневые сигареты «Мор» и с ленивым презрением поглядывая вокруг.