фоне оригинально, когда бы таких дам не набрался десяток. Эмилия покачала головой: примитивный эпатаж в своём стремлении отличиться почти всегда приводит к обратному результату и выглядит банально. Тоньше надо быть, девочки, тоньше. Её саму из толпы не выделяло почти ничего, кроме веточки цветущего апельсина, приколотой к платью, но это было её постоянное украшение. Не многие понимали, что эта привычка обходилась дороже иных бриллиантов: в её саду флёрдоранж не переводился круглый год, и это требовало огромных энергетических затрат и услуг опытного садовника. Эмилия всегда хотела держать в доме смуглого мускулистого красавчика, который бы возделывал её садик в любое время дня и ночи, но пришлось пригласить хрупкого ворчливого старичка, умеющего управляться с энергетическими контурами и знающего о растениях всё. Он отрегулировал жизненный цикл дюжины деревьев так, чтобы каждый месяц одно из них цвело. Впрочем, сейчас, в начале весны, апельсины уже покрылись грубоватыми душистыми цветами сами по себе, по естественным природным законам, и её бутоньерка не привлекала внимания.
В руках Эмилия держала две пышные красные розы на длинных стеблях и этим тоже не выделялась среди прочих дам, мало кто из них принёс белые цветы.
У дверей столпились немногие мужчины, но все, как на подбор, красавцы – очевидно, коллеги покойного. Среди них мелькнула женщина в характерном сером покрывале до глаз, но предпочла спрятаться за широкими плечами – беды не отличались свободными нравами и грешили как все, но этот факт не афишировали.
Священник тем временем подошёл ко гробу, собираясь начать заупокойную молитву. Ого, поклонницы Ронни оплатили церемонию по высшему разряду – его провожал сам отец Свилан, пастырь, пользующийся огромным и, главное, заслуженным авторитетом. Он мог отпеть нищего совершенно бесплатно и взять целое состояние за какого-нибудь грешного богатея, а все деньги тратил на благотворительность. Говорят, он не сразу пришёл к вере, его привела какая-то личная трагедия, наверняка любовная… Но тут зазвучала молитва, и Эмилия перестала думать, безыскусный погребальный канон всегда трогал её сердце и вызывал слёзы, над кем бы его ни читали.
«Пред вами лежу я без слова и вздоха и улыбки, так поплачьте обо мне, родные и любимые. Ещё вчера я беседовал с вами, танцевал и веселился, а ныне лежу неподвижно. Придите же все, любящие меня, и целуйте последним поцелуем, обнимите последним объятием, ведь больше не быть мне с вами и не знать объятий ваших и поцелуев». Тут дамы синхронно всхлипнули, и долгий хлюпающий звук отразился от сводов храма. Эмилия их отлично понимала, это и вправду было больно.
«Ухожу я туда, где равны богач и бедняк, господин и слуга едины в своём достоинстве и оценены по делам своим. Но просите же Господа за меня, чтобы не был я наказан по грехам моим, но за добрые деяния был взят туда, где свет». Дамы пригорюнились, а Эмилия задумалась, искупит ли радость, которую доставлял Ронни, грех распутства.
