куревом не пахнет.
– Ох, Илья, у тебя и без нас дел…
Пьют чай. У Гуменникова благородные манеры: помешивает ложечкой, отпивает глоток…
– И конфеты не ешь?
– Много внимания фигуре. Математике – минимум, – мать не нудно говорит, не дома.
Вечером ставит на проигрыватель вокализ Рахманинова.
…В коридорах НИИ (в первое время таинственных), увидев Гуменникова, Томасик, как дитя перед любимым папой. Да и он рад! Как дела? Нормально. Вокруг него аура обожания. Многие влюблены. Он помнит имена и научных работников, и лаборантов, и уборщиц. Будто отец в заботе о семье.
У Гуменникова губы сизые. Больное сердце. «Если бы ему молодое…» (говорит мать). Томасик иногда готова плакать от нежности к этому человеку. Она любит его, вот бы подошло ему её сердце…
Дома хвалит: культура, такт, а доброта!
Мать кивает.
– Наверное, второго такого руководителя нет!
– Фантазёрка. И я об Илье Ильиче немало нафантазировала.
Будет откровение, но нет. Байка от третьего лица:
– У нас в одной группе на факультете он и она любили друг друга. Он ей кольцо дарит, она верит ему: окончат институт и оформят отношения. И вот дипломы… Он едет к родителям буквально на неделю. Но проходит и две, и три недели… Женится там! А у неё …ребёнок. Это её первая любовь…
– Мама, а кто родился, сын или дочь?
– Не важно.
– Мама, а кто мой отец?
– Никто.
– Мама, а я – чья дочь?
– Ничья.
Новая одежда куплена на деньги, выданные в НИИ. На питание зарабатывает мать. Преподаёт в техникуме, как репетитор на кухне долбит с абитуриентами математику. Ну, и ОН. Кодовое имя папаши, никогда его не видела. Отчество и то умершего деда, они с матерью прямо сёстры, обе Алексеевны. Деньги от него регулярно.
Идут в подвал с Пахомовым. Тот напоминает: он – Эдик. Её мнение: в годах, тридцать пять. Эдуард, как минимум, а для неё и Эдуард Михайлович. Но, ладно, Эдик, так Эдик.
Демонстрационный зал. Работает жуткий агрегат. Грохот неимоверный. Ад без окон. Мигают дисплеи. Пахнет горячим камнем, который и на полу. Пыль – пеленой. Эдик и двое его коллег орут друг другу у экрана осциллографа. Там кривая молния. Тычут пальцами в ленты миллиметровки. Дробилку вырубают, оглушительно тихо. Голоса ненормально громкие.
У Эдика новый рулон:
– Я тебе докажу! – и – по камням к двери.
За ним его коллеги.
У неё тоска одинокого ребёнка. Камни царапают лаковые каблуки. Те, кто впереди, бурно говорят… Выход на первый этаж через люк. Люков много. Побаивалась, но привыкла. Не нырнуть ли в люк, да на опытный? Ладно, не будет подводить Пахомова Эдуарда Михайловича…
В комнате парты. Эдик пишет на доске латинские буквы и цифры, мелом осыпая пиджак. Выкрикивает непонятные термины. Один из мэнээсов (младших научных сотрудников), вроде, не реагирует,
