в коротком белом халате, наподобие рубщика в мясном отделе, с руками, голыми до локтей, выкатывает длинненькую полку, простынку отдёргивает: «Эта?» «Да». Документы требует. «Папа во дворе». Он уже не во дворе: толкует с врачами: лечили плохо, будто предлагает перелечить по-хорошему.
Наконец маму – в фургон с лиловым крестом. Дома одевают сёстры-монашки на неё халат, в нём и кладут. Отец напирает: она упоминала о кремации. Родню религиозную и кормят, и капитально поят. Отец дико напился, финал под его храп. Тёти и дяди, ранее не виденные племянницей Валей, приглашают её в их дружно верующую в бога компанию, в микрорайон (девять остановок трамваем), откуда отец и вывез маму на мотоцикле. Оттого она и не хотела продавать мотоцикл; похороны на деньги, вырученные за него. Звёзды летят над Валькиной головой, и она говорит родне: не намерена поддерживать мракобесие в нашей атеистической стране.
На третий день отец выходит из запоя, идёт ремонтировать фреоновые холодильники, которые именует «хреоновыми». Родных мамы, явившихся опять, он выгоняет, «…играют на нервах».
Утром они говорят о политике: «Ишь, что Чомбе вытворяет, марионетка эта!» «Не все негры добрые» «Сахар не белый, так мы помогаем кубинцам» «Папа, а Фидель?» «Фидель Кастро – великий деятель…» Дома холодно, дверь отворена в непонятный простор. Отец и пьёт, и где-то гуляет.
Как-то с тётенькой (имя – Людмила, но зовут Люлой). «Люля – мой баб». Она дома не убирает. Но много стирает для себя, наглаживает фирменное платье, белый маленький фартучек. Ногти – гладенькие камушки. Не готовит (у неё сытная работа официантки). Отец, уйдя с утра, возвращается с ней. Приносят еды.
Тётя Люла говорит: пора и Вале делать маникюр и макияж. И обучает. Отец, увидев обучение, орёт на тётю Люлу. Она не как мама. Бодрая, модная. Немного мешает их с отцом возня, но и Родынцева накрасится, да подцепит (кругом немало парней). Тётя Люла беззаботная говорит о любви, о том, какие у них в ресторане клиенты, их «вкусы» она «учитывает».
Когда отец её выгоняет, она ревёт. «За так наливает». А Вальке: «И не думай! Не моей дочке работать в кабаке!» Там лангеты, антрекоты… Эклеры, кофе-глясе. Дома суп с говядиной, картошка с селёдкой, макароны с колбасой, гречка, пельмени…
Но как-то он сильно напился: «”И оттого хулиганил и пьянствовал, что лучше тебя никого не видал”! (о маме). Орёт, соседи – милицию, которая определяет: «белая горячка», в дурдом!
Карандашиком угольного цвета ведёт линию миллиметра три над ресницами от внутреннего угла глаза к виску, но, не доходя до него. Проигрывает голый глаз: он маленький… «Не главная сторона моего лица». Главная имеется. В картонке тушь. Капля тёплой воды, и – на щёточку. Ресницы втрое увеличены. Хлоп-хлоп! Такими не наградит природа.
В классе дразнили губошлёпой. Тонким «контуром для губ» аккуратненько (рука не дрогнет!) обводит края. Для помады немалый фронт! В «Подарках» пять тюбиков: отменный подарок себе! Бледно-лиловая модная. Губы выкатились из лица бантиком. Красоты невероятной. Длинную белую сигарету аккуратно в краску рта. Поджигает и любуется
