рисовала это давным-давно, ещё летом – и в одну из встреч «в реале» подкинула Вику в рюкзак. Вот и след от карандашного наброска, и складка на уголке… Та самая открытка. Лежит в пыльном подъезде в мёртвом городе посреди Ноября.
Посреди мира забытых, ненужных, выброшенных вещей.
В самом настоящем нигде.
Внутренний голос шипел без слов – злость, обида, отчаяние, словно тот проклятый телефонный разговор произошёл только что, и Вик сейчас, прямо сейчас снова признался, что она ему не нужна, и…
Янка скрючилась, пряча лицо в ладонях, а потом вскочила на ноги, словно распрямившаяся пружина, пнула затрясшиеся от удара перила, схватила сумку и буквально вылетела на улицу. За её спиной обрушились на пол почтовые ящики. Янка нырнула в кривой проулок, из него в следующий, и в следующий, как в лабиринте утопая в мёртвом городе Ноября, всё глубже и глубже, по щиколотку, до середины икры, по колено в белёсом тумане, но остановиться не могла. Остановиться – это остаться наедине с болью, к которой, как ей казалось, она уже почти притерпелась, но… только казалось.
Последний переулок завёл в тупик, обернувшись глухим узким двором. На створке распахнутого окна третьего этажа раскачивался ржавый утюг, обмотавшийся проводом вокруг ручки. Гипнотически медленно, вправо-влево, как маятник невиданных часов.
Несколько секунд Янка стояла, заворожённая размеренностью движения, и только провожала утюг взглядом, раз-два, раз-два, туда-сюда.
А потом провод лопнул, и утюг обрушился вниз. Отпрыгни Янка хоть мгновеньем позже – вряд ли бы её спас даже капюшон, а так утюг только стеганул хвостом провода по щеке и разлетелся на детали от удара об землю.
Янка метнулась прочь в диком, животном ужасе. В голове было гулко и пусто.
Возможность соображать вернулась только через несколько минут бестолкового бега, и вдруг всё встало на свои места: Тота никто не преследовал, вернее… Тота преследовал сам мёртвый город, вещи, хранящиеся в нём.
И Янку заодно.
В памяти само собой всплыло: «Пусть мёртвая земля хоть на капельку станет… живее».
Вот, значит, как Ноябрь становится живее от подаренного архэ?! Взрывами? Сходящими с ума мусорными баками и утюгами?
Во что Тот втянул Янку? Попытки оживить мёртвое… Что за зомби-апокалипсис?!
А переулки всё петляли, свиваясь в бесконечность, и оказавшись снова в том же самом дворе, у обломков утюга-камикадзе, Янка содрогнулась, с ослепительной ясностью вспоминая другие слова невыносимо скупого на объяснения Тота: «Можно ли пройти бесконечность насквозь?»
Она отошла от рельсов, вот в чём дело. Их не было вокруг, ни на одной из тех улиц, улочек и переулков, которые Янка пробегала. И теперь ей предстоит блуждать по ним… вечно?!
…Ящик, через который Янка перелезала, коварно провалился, хватая за щиколотку, Янка рухнула на землю с коротким воплем, кое-как высвободила ногу, встала, всхлипнула, подобрала сумку и рывками расстегнула
