головой.
– Тогда чего нам ехать туда, – сам себе сказал пожарный начальник, – оно и само догорит, а тут люди в помощи нуждаются. Садитесь, господа, наверх, поедем в больницу, – сказал он и дал команду водителю разворачиваться.
Городок мне постоянно казался знакомым и он действительно оказался мне знакомым, когда я увидел знакомую больничку и доктора, у которого мы наблюдались вместе с полковником Борисовым. Вот это мы летели, совершенно не видя того, что не так уж много восточнее нас был город Париж вместе со всеми его окрестностями.
– Мсье Казанов, – радостно приветствовал меня доктор. – Как вы жили все это время? – спросил он и, не дожидаясь ответа, стал говорить о том, что они пережили оккупацию, и что немцы заставляли их работать на себя, и что вино и сыр стали намного дороже, и что хороший кофе можно было купить только на чёрном рынке, и что они так бедствовали, так бедствовали… На ленинградцев и на киевлян французы не были похожи из-за того, что у них ухудшилось качество кофе. А, ну их, мне было не до того, потому что меня била крупная дрожь.
Доктор сделал мне укол димедрола, а сестра обрабатывала обожжённые места дезинфицирующим раствором, убирала клочки одежды и мазала меня какой-то пахучей жёлтой мазью. Мне становилось лучше от успокаивающего укола. Дрожь проходила. Мои глаза стали медленно закрываться, и я провалился в сон.
Глава 6
– Хэнде хох, – услышал я сквозь сон.
Кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза и увидел двух человек в форме маки с немецкими автоматами в руках.
– Полковник фон Казен, от имени правительства свободной Франции мы объявляем вас арестованным, – сказал партизан с синей повязкой и тремя белыми звёздочками на ней.
Французский язык партизана был правильным, но с каким-то неуловимым акцентом. Неужели испанец? Точно. Очень много испанцев, которые ушли из Испании во Францию, активно участвовали в Сопротивлении.
– Амиго, – сказал я по-испански, – я не немецкий полковник, а выполняю специальное задание по борьбе с фашистами и сейчас летел в Испанию, чтобы перебраться оттуда в Аргентину.
– А это что? – спросил меня командир-испанец, показывая моё спецудостоверение и аналогичный немецкому текст на испанском языке внизу.
А вот тут мне крыть было нечем. Не скажешь же, что удостоверение мне подбросили. Я не стал никому и ничего отвечать. Я просто не стал говорить. Молчал как партизан на допросе в гестапо, хотя ко мне не применялись гестаповские методы. Ежедневно приходили чины французской полиции и учиняли мне допрос. Как в песне старинной «вместо строчек одни точки» и никакой подписи, зато все это аккуратно подшивалось в дело и хранилось как зеница ока.
Деда Сашку ко мне не допускали, но он, как мне кажется, и сам не лез на рожон. Человек умеет говорить по-испански на кастильском диалекте и по-немецки. Личность
