и в народных массах, лживая машина пропаганды стала излагать приукрашенную побасенками полуправду, заменив им прежнее наглое примитивное вранье с клеветническими измышлениями. Всегда, теперь и ранее, у каждой лжи свое время.
Мы не смогли даже проститься. Все случилось неожиданно и спонтанно. Земля тогда будто стала тесной, словно уходила из-под ног, мир вокруг качался и колебал все и вся вокруг. В затуманенных глазах моих не было света жизни несколько долгих лет. Все ценности бытия обрушились и потеряли вмиг значение, оставив на губах привкус крови и в памяти неописуемое удивление тем фактом, – как же так, зубы все шатались, а все-таки не выпали?
Сотрудники КГБ и оперативники из милиции задержали меня в квартире одного студента КазГУ по имени Искандер, азербайджанца по национальности, родом из Чимкента. С ним я познакомился в рейсовом автобусе маршрута Чимкент-Алма-Ата за три месяца до того дня в Джамбуле.
Мне необходимо было быть в столице обязательно к 12 часам следующего дня, и мне буквально повезло, когда я, выйдя из 2 Садового переулка на улицу Трудовую, по которой проходила республиканская трасса, увидел стоящий автобус Икарус с чимкентскими номерами, на лобовом стекле которого красовалась табличка с надписью «Алма-Ата». Водители стояли у придорожной колонки и набирали воду в канистры. Дело было осенней ночью, накрапывал мелкий дождь, благодаря чему, видимо, мне не составило много труда договориться с ними, чтобы они взялись за определенную плату довезти меня до конечного пункта назначения. Задние места, с их слов, были свободны, и я сразу стал туда пробираться по узкому проходу с увесистой сумкой на руках между рядами крепко спящих пассажиров. В глубине салона автобуса кто-то тайком курил, как оказалось это, и был Искандер. Запомнилось, как он радушно предложил мне сразу бутылку свежего чимкентского пива «Жигулевское», которым он основательно, с его слов, загрузился, только чтобы доставить радость декану факультета и некоторым преподавателям с университета. Южный город Казахстана всегда славился своим пивзаводом, и этим обстоятельством многие его жители умело пользовались. Вообще «чимкентские» считаются ушлыми ребятами, но только после «джамбульских» парней – мы так иногда подшучивали над их доморощенным патриотизмом. Я сходу сообразил, что моему попутчику в Алма-Ате непременно понадобится помощь по доставке груза, и ухмыльнулся улыбкой, когда на станции Мерке он деловито лукаво попросил меня оказать ему такую услугу, умудрившись втиснуть все между шелухой слов в скрытой форме намека. Так вот мы с ним познакомились и вскоре между делом завели приятельские отношения.
Неизвестно, как нас вычислили спецслужбы, но вероятнее всего из всех предположений то, что кто-то все-таки стукнул. Иначе и быть не может. Нас троих и Искандера взяли 14 января 1987 года, и не только этим временным фактором я объясняю свое чудесное спасение от осуждения. Ербола и Ибрагима – они вместе со мной скрывались у Искандера – прежде я не знал, впоследствии, как и с Искандером, потерял всякую связь, и не в курсе того, что с ними приключилось. Видимо, к тому времени число осужденных и находившихся под следствием уже было немалым, что теперь карательные органы тоталитарной системы власти ограничивались профилактическими методами устрашения с сопутствующими насильственными мерами физического воздействия над участниками массового стихийного бунта. Офицер, занимавшийся мной вначале, по фамилии Халиев, передавший мое дело молодому следователю Тюльтаеву, напомнил вновь о себе после неудачи в прокуратуре с санкцией на арест. Он прочитал мне короткую лекцию о том, что «не следует писать против ветра», затем многозначительно подмигнул, ехидно улыбнувшись, напоследок на прощание пригласил в камеру двух коренастых мужчин в спортивных костюмах и в перчатках наподобие шинкарок. Я даже не успел заметить, как он закрыл за собой железную дверь. Эти мордобои знали свое дело туго, отделали меня в лучших традициях гестапо, что потом я месяца два не мог вдохнуть воздух полной грудью и несколько недель по утрам мочился кровью.
При задержании и обыске в квартире Искандера у меня изъяли фотографии, блокнотик с адресами и записи, теперь я понимаю, ценнейшие, которые аккуратно вел на свой страх и риск с места событий на Новой площади. То есть всю полную картину описания происходящего с точной хронологией развития событий и действиями участников по времени. Естественно, были отмечены все официальные и неофициальные лица, выступавшие с главной трибуны Республики, которую тогда мы почему-то называли по старинке площадью Брежнева, к тому же я конспектировал и сказанные ими речи, отмечал глупые высказывания и формулировки с подробностями. Я понимал тогда не разумом, а сердцем, что происходит историческое событие в СССР, когда молодые люди с чистой совестью, поверившие в идеалы Перестройки с гласностью, вышли в едином порыве и выразили свое несогласие с волюнтаристской системой власти Кремлевского произвола, допустившей попрание Устава Компартии Казахстана. Между прочим, дело было не только в явной технической неувязке с нарушением множества статей при снятии и назначении 1 секретаря, но и недопустимостью того факта, как все это нелепо происходило и выглядело. И еще: имелись внутри меня какие-то смутные
