нежно позвала Морра, стараясь держать в голове то чувство, какое возникло, когда она впервые увидела девчонку во дворике лесного приюта. Тогда Шарка была пьяна и пыталась водкой заглушить воспоминания о том, как разбудила в себе великую тьму. Теперь Морра взывала к той жалости, которую испытала при виде ее растерянных глаз, к отвращению к самой себе, когда на поле перед замком она притворялась заложницей, а Шарка разрывалась между ней и братом…
– Шарка, – крупная слеза неожиданно сорвалась с ресниц и упала на губы девушки. – Прошу, проснись. Это я, Тлапка!
При звуке этого имени кто-то из Сироток раздраженно фыркнул. Но Морра пропустила шепотки мимо ушей: пусть думают что хотят.
– Шарка! – Девушка по-прежнему не отзывалась, и Морра решилась на глупость, о которой думала все это время, но сдерживалась, как не сдерживалась ни перед чем в своей жизни: – Свортек!
В шуме ливня и негромко рокочущего грома утонул удивленный вздох Сироток. Морра не видела Хроуста, но почувствовала, как он приблизился. Рыжие ресницы Шарки дрогнули. Морра склонилась к самому ее уху:
– Я знаю, что ты еще там. Ты нужен мне! Без тебя я ничего, ничего не могу сделать и ничего не понимаю…
Тень Хроуста назойливо маячила рядом, ловя каждое слово.
– Проснись, Свортек, скажи свое слово! Умоляю! Ты же не мог бросить меня. Я знаю, ты еще там…
– Морра.
Дыхание Шарки обдало жаром ее щеку. Морра отстранилась, едва не столкнувшись с головой Хроуста. Шарка смотрела на нее мутно и сонно, без всякой мысли. Но голос, которым она произнесла ее имя – это протяжное «о» и рокочущие «р», низкий, утробный звук на одном выдохе, – не принадлежал Шарке. Так говорил только он… Слов у Морры больше не осталось, ничего не осталось, кроме растерянности, – и она позволила Хроусту, Киршу и лекарям влезть между ней, девчонкой и кьенгаром, заточенным в ее теле.
С тупым онемением баронесса наблюдала, как Шарка приходит в себя и морщится от боли. Лекари держали ее руки, чтобы она не тревожила раны, но Шарка поборола их, закатала рукав, на котором расплылось алое пятно, и продемонстрировала Сироткам кружок новой, свежей кожи: рану, из которой совсем недавно вытащили пулю.
О том, как легко на Шарке заживают раны, Морра старалась все это время не думать. У Свортека тоже был Дар Исцеления, слабый, работающий только на нем самом. Вряд ли он имел хоть какое-нибудь отношение к Бликсе – та исцеляла других людей. Свортек не исцелял никого – только калечил.
– Латерф!
Шарка отталкивала от себя всех, даже Хроуста: ее вниманием завладел умирающий Латерфольт.
– Он мертв?! – то ли кричала, то ли спрашивала она, срываясь на визг.
– Нет! – вмешался Хроуст, присаживаясь рядом с Латерфольтом с другой стороны. – Он сильный. Он выкарабкается!
Его слова не убедили Шарку, которая, до потешного выпучив глаза, пялилась на рану в боку, под ребрами.
