общецерковные вопросы, но и внешние связи, прерогатива осуществления которых раньше принадлежала патриарху[144]. Фактическим главой церкви стал император, которого представлял в Синоде обер-прокурор[145]. Первоначально эта должность была номинальной, но в XIX в. обер-прокурор Синода стал одним из самых влиятельных чиновников империи.
Таким образом, в результате реформ Петра I Православная российская церковь стала полностью подчиняться государству и была интегрирована в систему государственных бюрократических институтов. Как отмечал православный богослов и историк Александр Шмеман: «Через учреждение Синода Церковь становится одним из государственных департаментов»[146].
Синодальный период в истории Русской православной церкви неоднозначно воспринимается церковными историками: с одной стороны, эта была эпоха зависимости церкви от государства, с другой – альянс со светской властью помог церкви укрепиться и занять лидирующее положение в обществе[147]. Схожие характеристики можно встретить и в тех оценках, которые дают институту муфтията исследователи и мусульманские религиозные деятели. С одной стороны, Духовное собрание было зависимым от государства учреждением, с другой – оно приобрело в XIX – начале XX в. такое влияние на мусульман во всероссийском масштабе, которого не имели даже самые авторитетные религиозные деятели в XVI–XVIII столетиях.
В отличие от Синодальной церкви, инославные и иноверческие вероисповедания пользовались определенной автономией и не подпадали под прямое государственное регулирование[148]. Не имея перед собой соответствующих исторических документов, сложно судить о том, каким видел Петр I в будущем управление религиозными делами мусульман[149]. Однако известны базовые принципы, которым руководствовался император при проведении реформ в конфессиональной сфере. Во-первых, церковь и другие религиозные организации должны были служить интересам государства. Вся их деятельность должна была направляться в первую очередь на реализацию воли монарха, и уже затем – на удовлетворение духовных нужд паствы. Иными словами, главным покупателем и заказчиком религиозного продукта выступал регулятор (государство). Во-вторых (и этот принцип вытекает из предыдущего), право на существование и признание любой религиозной организации зависело от того, насколько она полезна для государства[150].
Императрица Екатерина II в полной мере следовала вышеуказанным принципам. Признание за исламом статуса «терпимой» религии и создание специализированной организации по управлению вероисповедными делами мусульман стали результатом политики «религиозного прагматизма», проводимой прежде Петром I. Императрица пришла к выводу, что в интересах государства целесообразнее легализовать положение мусульманской религии и, соответственно, статус ее последователей в общеимперском пространстве.
Петр I считал, что
В 1723 г. патриархи Константинополя и Антиохии отправили в Петербург грамоты, в которых признали Святейший Синод равным по чину патриарху.
На протяжении более ста двадцати лет патриархата в России патриархи часто оказывали влияние на важные государственные решения, принимаемые царем. Подробнее об этом см.:
Например, историк русской церкви А. В. Карташев называл синодальный период Русской Церкви «периодом ее восхождения на значительно большую высоту почти по всем сторонам ее жизни в сравнении с ее древним теократическим периодом» (
Согласно изначальному намерению Петра I, император собирался подчинить Синоду все три основных направления христианства: православие, католичество и протестантизм, но этот замысел не был реализован.
О политике Петра I по отношению к исламу см.:
