обитель даже затопили. И все монашки погибли.
– А вдруг?..
Она рывком открыла ворота, и к ногам её упала женщина – маленькая, тщедушная, одетая во всё черное, похожая на девочку-подростка.
Обеим стало плохо. От неожиданности, от ночной темноты, от жуткого страха…
Рано утром Дуня пришла к нам. Мамы дома уже не было, она уходила ни свет ни заря на колхозный двор. Бабушка Ираида складывала дрова в печь, она затопляла всегда очень рано. Я, ребёнок, спала на примостах[3], из открытой двери потянуло холодом, и я проснулась.
Дуня устало повалилась на лежанку, плечи вздрагивали, она не могла справиться с волнением.
– Ираида… Ираида… Горе-то какое!.. Ночью-то сегодня что случилось… Пришла… (Дуня шёпотом назвала имя…) Совершенно раздетая, в какой-то ветродуйке[4], в башмаках на босу ногу. Юбка чёрная, длинная, да что толку – вся рваная. Говорит, скитались они, церковь затопили. Подружки её, монашенки, погибли. Рассказывает, что и людей, которые им помогали, арестовывали. Ей идти некуда, поживёт у нас… И что за время такое настало, прятаться надо… Может, и сынок мой так же скитается…
Бабушка обняла плачущую женщину, дала водички. Ни о чём не расспрашивала, только и могла сказать:
– Ох, тимнёшеньки! Дуня… Мы ничего никому не расскажем. Галина наша умница… Поможем, молочка дадим, у меня есть одно яичко, берегла на чёрный день… Девчонка спит, она ещё мала, ничего не поняла. Проснётся – скажем, что говорить ничего и никому нельзя. Зиму только бы пережить… Холода наступают, а одежонки, говоришь, нет?.. И у нас нет… Ох, тимнёшеньки… Ох, тимнёшеньки…
Дуне лучше не становилось, болезнь брала своё. В их дом потянулись соседи, говорили, надо проститься, попросить прощения. Монашке как-то удавалось скрывать своё присутствие.
Но однажды глухой ночью вспыхнул свет в их окнах.
– Кажется, зажгли трёхлинейку[5]. И где только взяли керосина… И зачем?.. Может, Дуни не стало, – волновались моя мама и бабушка Ираида.
Выглянули в окно и вмиг отпрянули: по звезду спускалась монашка – в единственной чёрной длинной ветхой юбке, в тяжёлых башмаках, в накинутой ветродуйке… Позади неё шли трое мужчин…
Выпавший утром снег замёл их следы.
В эту ночь не стало и нашей красивой соседки с голубыми, как небо, глазами. Не выдержало сердце. А вечером того же дня подвода увозила и мою сверстницу Лиду, дочку Евдокии Кабалиной, в детский дом.
Так открывала жизнь тайны «самой весёлой, беззаботной» маленькой деревеньки Алфёровской Михайловского сельсовета Харовского района Вологодской области.
Лида Кабалина была помещена в детский дом в Шуе Ивановской области. Работала ткачихой в городе Иваново. Потом её следы затерялись.
Сыновья Евдокии Кабалиной:
Кабалин Владимир Михайлович (1923-18.04.1942), рядовой, погиб.
Кабалин Фёдор Михайлович (1926 – июль 1944) пропал без вести.
О муже, Кабалине Михаиле Ивановиче, ничего не известно.
Семьи,
Примосты – скамейка, приставленная к лавке вдоль стены; место, где стелили постель.
Ветродуйка – лёгкая одежонка без подкладки.
Трёхлинейка – керосиновая лампа с маленьким фитилём.
