ни на корейцев, ни на марийцев.
А по-нашему «Черемиса» – значит «много», не то что у других. Стали называть так эту ораву, как бы одним общим именем.
Черемиса – это маленький мальчик, старший, девочка-погодок, ещё девочка, и тоже маленькая. И ещё совсем-совсем малышка, четвёртый ребёнок.
Они держались за мамину юбку, за мамину руку, а малышка была у неё на другой руке.
Черемиса поднималась по нашему неудобному звезду, падала, плакала.
Бабушка Ираида дала ей большой платок – вытереть слёзы, сопли. А когда на полу появились лужицы, незаметно протянула тряпку. Дети чинно расселись на лавке за столом, стали пить чай. Тянули из блюдца, шумно дули. Не забыли сказать «спасибо».
Чай морковный. Значит, в чайнике сохранились кусочки моркови. Они стали угощением детям. Больше у нас ничего не было.
Чаепитие ребятишкам очень понравилось.
– А у нас всегда чай водяной! – сказала девчушка, та, что плакала всех громче, когда поднимались по звезду.
– Да, у нас всегда чай белый, – подтвердила девочка постарше.
Так они называли вскипячённую в чугуне воду. (Не в самоваре! Его просто не было!)
– Мы будем всё время приходить к вам, – по-мужски уверенно заверил мальчик.
И действительно, только придёт мать с работы, они наперебой:
– К Ираидиным! Пойдём к Ираидиным! Пойдём чай пить!
Иногда бабушка Ираида угощала простоквашей, но молоко сдавали государству, себе почти ничего не оставалось. Морковка тоже быстро кончалась, бабушка заваривала сушёную брюкву, репу, чернику, черёмуху, веточки молодых ёлочек, брусничник. Ждали даров леса – особенно клюкву. Но на болото женщин пока не отпускали: много работы на полях. Да и не все ходили, не было обуви.
Иногда доедали испечённые утром лепёшки (если их так можно было называть). Сковороду с этими чёрными комочками Зоя Васильевна приносила к нам рано утром:
– Ираида, подними на полицу[6]. Нельзя оставить – найдут, съедят. А что я дам им вечером?..
И ещё как-то виновато спрашивала:
– Можно оборву крапиву у вашего дома?.. Суп сварю.
Рядом с домом крапивы давно не было. Ни стебелька… Не было и подорожников, и пестиков, и сныти, и лебеды, и собачьих гиглей[7]. Всё давно было сорвано и съедено.
Дети росли. Собирали головки клевера. Рассыпали на полу, сушили. Голод мучил постоянно.
В деревне их любили. Самую маленькую любили особенно.
– Где там наша «гора-гориночка»? – спрашивали у нашей бабушки Ираиды.
Малышка пела, плясала. «Под ротанку». Это наше харовское выражение – «под ротанку». Уставшая Зоя Васильевна возвращалась с работы, кормить детей нечем. Ну, разве гигельков принесёт, кашку сварит.
– Давайте петь! – скажет.
И поют. Младшенькая удивляла своим голоском, памятью:
– Я иду горой-гориночкой,
Иду гора-горой,
Я гуляю
Полица (диал.) – высоко прибитая широкая доска.
Гигли (диал.) – дягиль, лекарственное растение; иногда употреблялось в пищу.
